Жаркое лето – 2010

22
18
20
22
24
26
28
30

– Природные, говоришь? – недоверчиво переспросила Аля. – Пожалуй, если рассуждать глобально, то – и точно – природные. Вернее, насквозь магнитно-аномальные.

– Ты хочешь сказать, что…

– Вот, именно! Оглянитесь, мальчики, вокруг. Произошёл очередной «пробой», чтобы мне провалиться на месте.

Старенькая славянская банька, журавль-колодец и покосившийся треугольник погреба бесследно исчезли. Там, где ещё минуту назад шумело лесное редколесье, украшенное «свежими» сосновыми пеньками, теперь наблюдалась лишь болотистая равнина, покрытая крупными тёмно-зелёными кочками. Холм, нависавший над входом в пещеру, стал заметно ниже и лишился векового дубового леса. А, вот, узкая просёлочная дорога, проходившая через былое месторасположение избы Соловья Разбойника, визуально не изменилась, демонстрируя всем желающим наезженные и широкие колеи от тележных колёс. Никуда не пропали и узлы со славянскими одеждами.

– Скорее всего, мы «перенеслись» – сугубо «вперёд», – предположил Гарик. – Леса стало заметно меньше, следовательно, человеческая цивилизация шагнула вперёд. На сколько лет и зим? Может, на семьдесят. А, может, и на сто с приличной кепкой. Думаю, что скоро выясним…. Ага, похоже, начинается…

Послышалось приглушённое конское ржание, неясный людской говорок, и на поляну выехали – друг за другом – три крытые повозки.

– До пещеры нам уже не добраться, – вздохнув, сообщил Гарик, небрежно поправляя пистолетную рукоятку, торчавшую из-за широкого пояса. – Спокойно стоим и ждём дальнейшего развития событий. Суетиться в таких случаях – последнее и неблагодарное дело. Опять же, мы сегодня облачены в господские костюмы, пусть и старинного покроя…. Кстати, очень похоже, что данный караван направляется, как раз, к нашему подземелью. Причём, входа в пещеру отсюда не видно. Очевидно, не обошлось без дополнительных маскировочных мероприятий…. Как нам себя вести? Канаем под иностранцев, понятное дело. Но только под иностранцев – с относительно-хорошим знанием русского языка. Говорим короткими и рублеными фразами, с лёгким и мягким акцентом. Типа – с немецким…. Может, в этом случае пригодится наша «студенческая» легенда? Мол, старинный и почётный германский Университет и всё такое прочее? Чем только чёрт не шутит…

Повозки остановились. С облучка первой на землю спустился пожилой благообразный господин, одетый чисто и прилично. Из других «фургонов» вылезли трое бородатых мужиков – в лаптях и простецких зипунах.

– Доброго здравья, людьи русские! – громко объявил Гарик, слегка коверкая фразы на немецкий – по его мнению – манер. – Успехов в трудьах вашьих праведных! Хорьошего урожая! Долгой и тёплой осеньи!

Лапотные мужики, даже не оборачиваясь, тут же испуганно спрятались за повозками. Пожилой же седобородый господинчик, оглянувшись на голос, повёл себя более чем странно. Сорвав с головы шапку-фуражку, он тут же повалился на колени и надоедливо заблажил:

– Ой, господа французские! Не ждали мы вас, кормильцев, так скоро! Ох, не ждали, право слово…. Почто добро ценное прячем по углам? Так не наша в том вина, а барская! Ей-ей, барская! Не велите казнить! Всё вернём на исконное место…. Пардон, месье! Же ву пле, родимые…, – старательно зашмыгал носом, демонстративно обтирая лицо – рукавом камзола – от невидимых слёз.

«Это, что же, август славного 1812-го года?», – призадумался внутренний голос. – «Как-то не стыкуется, однако…. Мещёрский край – и французы? Наполеон, исходя из школьных учебников истории, должен сейчас находиться где-то в районе Смоленска…».

Глеб, не дожидаясь отдельной команды, торопливо зашагал к повозкам и, напрочь позабыв про договорённость, принялся утешать старика на классическом русском языке (естественно, с некоторыми «временными» поправками):

– Не кручинься, старинушка! Не бойся. Никакие мы не французы. Так, обычные проезжающие…. Рассказывай, что тут происходит у вас. Рассказывай, братец, не тушуйся…

И тут случилось нечто – совсем уже странное и малообъяснимое. Пожилой господин, внимательно взглянув на подходящего к нему молодого человека, одетого по моде конца семнадцатого века, завопил – истово, что было мочи:

– Чудо дивное свершилось! Чудо снизошло – на нас грешных…. Услышал, наконец-таки, Господь терпеливые молитвы своего слуги недостойного! Такая радость – на старости лет! А как Матрёна-то моя обрадуется…. Что же это я? О чём говорю-толкую? Виноват я, молодой барин, виноват! Прости, Глеб Сергеевич, холопа старого и глупого! Прости, умоляю слёзно! Не вели казнить беспричинно…

– Встань-ка, уважаемый! – строго велел Глеб, которого не так-то и легко было смутить и сбить с толка. – Дельно всё расскажи, подробно, доходчиво и внятно. Блажить-то бестолково, как известно, все горазды…. Ну, родной, долго я буду ждать? Имя своё – для начала – назови, вину озвучь. Чтобы мне проще было – перед своими друзьями – судить твои страшные прегрешения…. Ну, кому сказано? В батоги захотел, морда седая? Встань, слёзы вытри. Давай, помогу. Обопрись на мою руку…

Поднявшись на ноги, седобородый мужчина, раболепно придыхая, сообщил:

– Я, Глеб Сергеевич, вас сразу признал! Только один разок взглянул, и тут же понял: – «Молодой барич вернулись с обучения европейского! Радость-то великая…». И одёжка на вас – заграничная насквозь…. Это же я, Платон, управитель господский! Не признали, чай? Моя же сестра двоюродная – Матрёна – была кормилицей вашей милости. Она уже полтора года, как вдовица горькая…. Вспомнили теперь?

– Вспомнил, Платоша! Чего же – не вспомнить? – подтвердил сообразительный Глеб. – Иди-ка сюда, знакомец давний! Обниму – по старой памяти…. Как там Матрёна-то поживает? И чего это ты толковал – про вину свою? Велика ли?