Банкетное предложение Журанкова было куда как заманчиво.
– Я с удовольствием, – громко сказал Бабцев, видя некоторое удивление и явную нерешительность остальной публики. Все обернулись к нему. И Вовка тоже. В его взгляде Бабцеву почудилось уважение. И он понял, что на правильном пути; даже если тесты эти и чушь собачья, такой взгляд пасынка дорогого стоил. И Бабцев твердо сказал еще раз: – Готов хоть на центрифугу, Костя, – он старательно вдавил во фразу обращение к Журанкову по имени, напоминая и ему, и Вовке, и себе, и тем более – всем остальным, что они с Журанковым на короткой ноге. И подмигнул Вовке. И добавил громко: – Готов отложить ближайший тост и идти хоть сейчас, – улыбнулся, учуяв чуть было не сложившийся сам собой каламбур, и дожал его: – Меняю тост на тест.
– А я отказываюсь, – улыбнувшись, сказала Катерина, и Бабцев сразу подумал, что это она ему в пику.
– Нет, ну почему же, – вежливо, но совершенно без энтузиазма проговорил ее спутник Фомичев. – Интересно…
– А мне неинтересно, – повернулась она к нему. Еще наплачешься, злорадно подумал Бабцев о Фомичеве. Она тебя еще поманежит… – Я не хочу знать о себе ничего, чего я сама не знаю.
– Ну, напрасно, Катя, – с сожалением сказал Журанков. В его фамильярной интонации проскользнуло что-то отеческое: исходный муж, как-никак.
– Я хочу! – решительно заявил Корховой и отставил пустой бокал. Никто за ним не следил специально, но Бабцеву показалось, что под шумок он успел налить себе еще раз, и стало быть, этот бокал у него был пустым не по первому разу, как у остальных, а уже по второму. – Я живу с открытыми глазами! Константин Михайлович, меня запишите в добровольцы!
– Отлично! – обрадовался Журанков. Он был похож на профсоюзного деятеля, записывающего подведомственных работников на какаю-то редкую экскурсию. – Два!
Фомичев после заметной внутренней борьбы нерешительно, с усилием, точно даже в последний момент все еще превозмогая себя, сказал:
– Я бы все-таки тоже попробовал…
Катерина пожала плечами:
– Пробуй, кто тебе мешает. Я ведь сказала только, что я не хочу.
– Три! – победно возвестил Журанков. При этакой напористости было даже странно, что ни Наташа, ни Вовка не принимали в игре на соблазнение народа ни малейшего участия и сидели как бы ни при чем. Просто пережидали. Вовка отрешенно глядел себе в тарелку. Это, наверное, что-то значило, но Бабцев никак не мог сообразить, что.
– Тогда не будем откладывать! – загорелся Корховой. – Пошли?
Они пошли.
Оказалось, от кафе до здания лаборатории, где должно было проводиться тестирование, рукой подать; наверняка Журанков все это заранее просчитал и заказал столики именно в ближайшей к своему логову точке общепита. Шли вдоль высокого и крупного здания, входившего, похоже, в один институтский комплекс с видневшейся впереди относительно небольшой и приземистой коробкой, куда их вел Журанков. Был разгар рабочего дня, пустынно и малолюдно, и только вдоль заполненной парковки молодая мама тянула за руку сына лет четырех или чуть старше и что-то ему втолковывала. Про машины, похоже. Забавно, что дорогих машин тут не было ни единой, и значит, подумал Бабцев, платили тут, несмотря на всю помпу, негусто. Оживленные гости миновали маму с сыном как раз в тот момент, когда те проходили мимо допотопного «Москвича», каким-то чудом затесавшегося в ряды современных чудес отечественного автопрома и расхожих иномарок. Бабцев с умилением услышал: «Нет, это не иностранная». – «Не иностранная? А почему она такая странная?» «Потому, – терпеливо разъясняла молодица карапузу, – что это очень старинная машина, она еще при Советском Союзе сделана…» Бабцев с удовольствием послушал бы продолжение, но они шли гораздо быстрее мамы с сыном; не останавливаться же было и не возвращаться же специально. Про машину еще можно как-то объяснить, думал Бабцев. Но как эта молодая женщина объяснит своему отпрыску где-то так две тысячи восьмого года рождения, что такое Советский Союз?
Или, подумал Бабцев, столь дурацких вопросов смышленые нынешние детки уже и не задают?
Хорошо бы. Хорошо бы, чтоб и название это забылось навсегда, выветрилось, как вонь из нужника… Да. нужник все равно останется нужником – но хоть вонять перестанет.
У охранника на входе просто челюсть вывалилась, когда к турникету подвалила небольшая, но характерно оживленная толпа. Журанков, наклонившись к окошечку прозрачной кабины, что-то вполголоса поведал охраннику, тот замотал головой. Журанков повысил голос:
– Под мою ответственность, Пал Никодимыч!