– Да ничего особенного. Как-то мне приснилось, будто тащила тяжелый старый холодильник к балкону, чтобы оттуда сбросить, прикинь? В другой раз приснилось, что ты пропал без вести, никто не знал, где ты и тебя все искали. А потом оказалось, что ты все время сидел дома, только прятался ото всех, потому что тебе все надоели, и всё достало. Думаю, это просто история с воспоминаниями, больше ничего. Очередная отрыжка усталого мозга или просто, не очень связанные кусочки воспоминаний.
– Да… А я, за редким исключением, не помню своих снов. Зачем?
– Сейчас объясню, зачем. Было со мной как-то: попыталась перечитывать Достоевского. Как героиня Раневской – «чтобы не скучать в троллэйбусе». Дело происходило в Крыму, троллейбус тащился долго, окружающие пейзажи я давно уже выучила наизусть, но и Достоевский меня задолбал. Это был, кажется «Идиот», в полном соответствии с сюжетом. Как мне попал этот знаменитый роман – история отдельная, стоит специального изложения. Короче – ничего, кроме «Идиота» читать тогда было нечего. Мало сказать, что чтение не пошло в прок, мне стало откровенно противно. Текстура неорганичная, персонажи искусственные, а по большому счету, безжизненные. И я бросила книгу. При непосредственном соприкосновении с его текстами, у меня зарождаются рвотные позывы. А вообще, конечно, знание истории интерпретации текста и статус автора влияют на читателя больше, чем сам текст. Если читать, например, Гераклита, не зная, кто он такой, возникнет стойкое ощущение, что читаем дебила. В этом смысле читать не надо вообще…
Стелла вдруг замолчала, тихо допивая свой кофе, а я смиренно ждал продолжения. Эта ее манера – затащить собеседника в какие-то словесные дебри, а потом кинуть там на произвол судьбы, иногда меня раздражала и жутко бесила.
– Так вот, была с тобой не вполне откровенна, – сказала наконец моя подруга после второй чашечки густого ароматного напитка. У Стеллы вид вдруг сделался решительный и упорный, как у прыгуна в воду.
– Знаю, история повторяется… – пробормотал я: снова возникли какие-то ассоциации с прошедшим временем. – А причем тут Достоевский с Гераклитом? Это была культурологическая вставка?
– Ты о чем? – Стелла вскинула брови и уставилась на меня, ожидая пояснений.
– Ладно, не обращай внимания. Ну и?.. Хочешь исправить несоответствие?
– А? – Стелла, похоже, уже передумала откровенничать со мной.
– Ну, как! – пояснил я, сам не зная о чем, как пели в старинной песне. – Моя откровенность за твою откровенность. Честный обмен информацией, можно? Нет?
– Нет. Не совсем обмен… мне-то от тебя ничего не надо… не смотри так, я не вру. Вернее – почти не вру.
– Разве такое бывает? Чтобы «почти не вру»? Это как быть почти беременной.
– Мы говорить будем или продолжим казуистику? – начала злиться Стелла. – Не надоело меня подкалывать?
– Только не сердись. Расскажи, конечно. Весь – сплошное внимание.
– Тогда слушай. Как-то лет несколько назад за мной волочился мужик из мечты – высокий такой, весьма соблазнительный и очень-очень обеспеченный. Смотрел «Секс в большом городе»? Вот как «Мужчина Моей Мечты», так примерно. Ухаживал, словно в американском кино: духи, цветы, конфеты. Даже брюлики – правда, маленькие-маленькие, как звездочки на небе. Но секса тогда еще не было. И вот, наконец, произошел тот самый критический момент, когда мы двинулись не в очередной ночной клубный ресторан, а к нему домой. Так вот, после трапезы с фруктами и шампанским, отправились мы в спальню, и стал он меня медленно так и глубокомысленно раздевать. Ну, думаю, будет нечто необыкновенное! Ты прикинь – огромная спальня, вся в зеркалах, а посередине совершенно круглая кровать с черными шелковыми простынями. Зеркальный потолок еще. В ту минуту, когда на мне ничего из одежды не осталось, он вдруг достал из-под кровати роликовые коньки. Надень, говорит, пожалуйста… Размер – точно по моей ноге! Я хихикнула пару раз, но как человек снисходительный, разносторонний и во всех отношениях продвинутый, к просьбе отнеслась с большим пониманием. Чужие слабости надо уважать. Надела, решив, что заниматься сексом на роликах еще никогда не доводилось. Ну и что ты думаешь? Занялись мы сексом? Ага, щаз! Он упросил меня покататься, а на резонный вопрос – где? здраво так ответил: «Ну, вот прямо здесь, кругами!». Это сейчас тебе смешно, а тогда в голове у меня вертелась только одна мысль: «Что ж дальше-то делать? Что-то надо! Он что, маньяк? Зачем кататься? Мы же тут одни – вдруг задушит, а потом на куски разрежет и раскидает в пакетиках по разным помойкам». И я каталась. Я, блин, по всему дому на этих роликах десятки километров проехала, правда, в основном, в спальне наворачивала, вокруг кровати. Ели честно, то все ждала, когда он заведется и накинется на меня. Это бы хоть логично выглядело. А он – даже не попытался, прикинь? Так – поцеловал разочек. Лежал и дрочил. Часа два спустя, когда данное занятие сильно мне надоело, я попросила отвезти меня домой. Он безропотно кивнул, подождал, пока я оденусь, и отвез. А еще потом звонил пару раз, уверял, что тогда была лучшая ночь в его жизни. Но я вот до сих пор думаю: а вдруг бы я не умела на роликах кататься, тогда что?
– Ролики хоть подарил?
– Нет, не подарил. Себе оставил. И брюлики потребовал назад.
– Да, забирать обратно любые подарки – это не комильфо… Но какой, однако, затейник! Мужики, знаешь ли, вообще создания своеобразные, – сказал я с отстраненной интонацией. – По себе знаю.
– Вряд ли знаешь, тебе далеко до того затейника. Но есть такое дело, встречаются среди вас любопытные экземпляры – любители разных экзотических удовольствий и причудливых наслаждений. А если быть объективной, так скажу: у некоторых баб тоже иногда такие завороты встречаются, что мама не горюй. И мы иногда с прибабахом бываем, что ж тут поделать.
– Да уж! Меня одна такая дама сердца связывала двумя толстыми и длинными веревками, причем столь крепко и качественно, что я сам не освободился бы никогда и ни при каких обстоятельствах. В полной панике тогда пребывал – ну, думаю, попал! Вот оставит так одного, и уйдет. Сдохну же – кричать бесполезно, там у нее звукоизоляция по стенам-полу-потолку… Она еще посетовала тогда, что кляпа нет, вот жалость! Один раз всего и было-то, а больше ничего подобного не случалось, слава богу. Не допускал.