Зоосити

Иногда я вижу ее, но она все время выцветает — как будто передо мной раскручивается процесс проявки фотографии наоборот. Амира, по-моему, не столько меняет свет вокруг себя, сколько воздействует на восприятие окружающих. То есть она умеет казаться совершенно незаметной. На нее просто не обращают внимания — взгляд скользит мимо, внимание рассеивается. Кажется, что в ее сторону не стоит даже смотреть. Да и я ее не заметила бы, если бы не порванная книжка. Я стараюсь ухватиться за нее покрепче, но толпа мне сопротивляется.

— Эй, вы что?

— Что случилось?!

Кто-то хватает меня за руку. Я узнаю официанта из ресторана при гольф-клубе, который не хотел меня обслуживать.

— Я вас знаю!

Я делаю шаг ему навстречу, кручу ему руку и одновременно сильно дергаю ее вниз. Ребром другой ладони сильно бью официанта по шее. Он кашляет и выпускает меня. Какие еще статьи уголовного кодекса я успела нарушить сегодня? Да какая разница, скорее всего, меня все равно посадят. Я поворачиваюсь и бегу к машине; сзади кричат люди.

Я с визгом трогаюсь с места. «Капри» сносит шлагбаум, как сердце влюбленного подростка.

Глава 33

Атмосфера в машине сгущается; наверное, такая же плотность у умирающей звезды. Бенуа молчит; он смотрит в окно на фонари, которые проносятся мимо. Я подобрала его у Центральной методистской церкви. Он не возражал, ни о чем не спрашивал, не пробовал убедить меня, чтобы я обратилась в полицию. Наоборот, он сам предложил переодеться в форму, чтобы проникнуть куда надо — на тот случай, если рядом с будкой охранника мы увидим еще одно объявление о розыске опасной преступницы.

Отраженный свет падает на медную табличку с именем, словно невысказанное обвинение. Молчание Бенуа тяжело давит на меня. Он не говорит, что я сейчас ставлю под угрозу и его статус беженца, и надежду на то, что он с семьей сможет начать здесь новую жизнь. Вместо него все говорит Мангуст, сидящий у него на коленях. Он не сводит с меня своих глазок-бусинок. Его глазки говорят: «Все наркоманы бессовестные подонки! Не успеешь оглянуться, как они нанесут тебе удар в спину».

Я останавливаюсь за несколько кварталов до нужного места, в тихом переулке. Вокруг царит тишина. Птицы проснутся и запоют только где-то через час. А пока город мечты спит.

— Дай мне десять минут, — говорит Бенуа.

Я протягиваю ему пакет с жареной курицей по-лагосски; он выходит из машины и прогулочным шагом идет к будке охраны, жуя на ходу. Еда — не столько взятка, сколько маска. Кто заподозрит в чем-то нехорошем человека, жующего курицу? Тем более что на человеке форма с эмблемой охранной фирмы «Часовой» и именным беджем!

Фары проезжающих машин ненадолго выхватывают Бенуа из темноты и проносятся мимо; нет ничего необычного в том, что люди гуляют в три часа ночи. Похоже, Йоханнесбург населяют два различных вида существ: машины и пешеходы.

Еще сорок две минуты до официального пересменка в четыре. Задача Бенуа — убедить своего «предшественника» уйти домой пораньше. И дело не в том, что он так рвется поскорее на работу. Просто всем хочется прогуляться не спеша, перекусить после трудового дня…

На то, чтобы оставаться в машине, у меня уходит вся сила воли. Наконец, охранник хлопает Бенуа по плечу и уходит в противоположную от меня сторону, к проспекту. Если он думает, что в такое время там можно поймать такси, значит, он еще верит в чудеса. До прихода настоящего сменщика всего двадцать восемь минут. Через двадцать минут придет настоящий сменщик и заподозрит неладное.

Мангуст вприпрыжку бежит по улице к машине. Я открываю дверцу, он запрыгивает на сиденье и тревожно верещит.

— Да, я знаю, я видела, как он уходил.

Я включаю передачу и еду к будке охраны за Бенуа. Увидев камеры видеонаблюдения, тихо ругаюсь, но поделать ничего нельзя. Уже слишком поздно.

Ворота, ведущие к дому Хьюрона, трудностей почти не представляют. Бенуа знает массу способов, какими мерзкие взломщики ломают средства защиты — их учили на курсах подготовки охранников. В том числе можно, как сейчас, просто снять ворота с петель с помощью домкрата.