Колдун и Сыскарь

22
18
20
22
24
26
28
30

Сыскарь услышал, как замерло и снова пошло сердце. Втянул ноздрями ночной воздух. Медленно выдохнул. Так-так-так. Неужто и впрямь этот мёртвый цыган что-то знает?

— Меня зовут Андрей, — сказал он, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Андрей Сыскарёв, сын Владимира. Моего товарища — Симайонс Удача или просто Симай. А вас?

— Мёртвым имена ни к чему. Но можете звать меня Баро. Когда-то я был тут старшим… — Он опустил нечёсаную седую голову, вздохнул длинно и тяжело. Снова поднял голову и посмотрел на Сыскаря чёрными глазами, в которых отражённое живое пламя костра смешивалось с такой неизбывной смертельной тоской, что казалось, ещё немного — и она выплеснется наружу, затопит всё вокруг и тогда уже точно не останется никакой надежды — ни у живых, ни у мёртвых. — Я и теперь вроде как старший. Но на самом деле это уже не важно.

— Для нас важно, Баро, — сказал Симай. — Ты можешь рассказать, где и как погиб табор?

«И как мне вернуться домой?» — чуть не вырвалось у Сыскаря, но он сдержался. Практически чудом. Если хочешь получить нужный тебе ответ, научись выбирать нужное время, чтобы задать вопрос. И ни в коем случае не торопись. Как бы тебе ни хотелось.

— Зачем тебе? — вопросом на вопрос ответил Баро. — Похоронить сможешь?

— Может, и смогу. От тебя зависит.

— Как всегда. Что взамен хочешь? Клад, небось, открыть заговорённый. Такой, чтобы и детям и внукам хватило?

И опять Сыскарь сдержался и не проронил ни слова, шестым чувством ощутив, что время говорить Симаю и вновь обретённый напарник скажет всё, как надо.

— Клад… — повторил раздумчиво Симай. — Клад — оно неплохо. Но уж больно хлопотно. А мы с Андрюхой люди вольные, на подъём лёгкие. Опять же, деньги головой и руками сами зарабатываем, не жалуемся.

— Никогда не поверю, чтобы цыгану золото было не нужно и камни самоцветные, — хмыкнул Баро. — От клада он отказывается. Темнишь, кэрдо мулеса.

— Чего мне перед тобой темнить? — удивился Симай. — Ты мёртвый, Баро, и табор твой мёртвый. А я живой. Опять же, сам видишь, не таборный я цыган, одиночка. И не простой одиночка — кэрдо мулеса. Лаве и золото люблю, врать не стану, но ещё больше люблю идти, куда хочу и делать что хочу. И чтоб не просто так, а с интересом. А интерес у меня нынче такой. Ты рассказываешь, что с Андреем случилось и как ему и мне вместе с ним попасть туда, откуда он сюда, к нам, пришёл. За это мы с ним вас похороним по-христиански, чтобы обрели вы наконец долгожданный покой.

Вот так кэрдо мулеса, подумал Сыскарь, покосившись на Симая, не ожидал. Это ж какую жажду приключений нужно иметь в душе, чтобы решиться на подобное? Я бы точно не смог. Или смог? Но только в том случае, если б припёрло под самые рёбра. Или в сырую землю, или вперёд в будущее. Эге! Вот и ответ, возможно. Откуда мне знать, что этот цыганский ухарь, охотничек на оборотней да упырей, натворил? Эвон, от богатого клада заговорённого, полного золота и драгоценных камней, отказался! Где такое видано? И это цыган, профессиональный авантюрист, можно сказать. Ох, чую, что-то здесь не так. Впрочем, мне по фигу. Главное, наши интересы на данный момент совпадают. А там видно будет.

Он и не заметил, как ближе к ним постепенно стянулся весь табор. В тишине, освещённые языками пламени и звёздным светом, не отбрасывая теней, стояли вокруг костра молодые женщины и мужчины, старики и старухи, подростки, дети. Стояли и смотрели. Молча ожидая, что скажет их главный — Баро.

Баро думал. Сыскарь достал сигарету, вынул из костра горящую ветку, прикурил.

— Табак? — потянув носом, осведомился Баро.

— Табак.

— Угостишь?

— Держи. — Он протянул старому цыгану сигарету и показал. — Вот этот конец в рот, а с этого прикуриваешь. Называется сигарета.

— Си-га-рета, — повторил Баро, прикурил, затянулся, выпустил дым. — Слабенький табак, — сделал вывод, — но вкус есть.