— Гриша, — мягко произнес Беркович, положив ладонь на холодную руку Вайнштока, напрягшуюся под его пальцами, — я хочу, наконец, послушать лекцию. Вы утверждаете, что Натан погиб по вашей вине. Я хочу понять, насколько эта вина велика. Как квалифицировать смерть Альтермана. Несчастный случай? Попытка покушения? Если второе, нужен мотив. Если первое — нужно объяснение. Я не физик, а из того, что мне рассказал Рик, далеко не все понял. Давайте с самого начала, хорошо? И, если позволите, я включу диктофон.
Он положил телефон на середину стола.
— Хотите, я начну, если вам трудно? Примерно так. В этой истории есть два взаимовлияющих фактора: квантовая физика и человеческая психология. И неизвестно, что важнее.
— Известно, — тихо произнес Вайншток и убрал руку из-под ладони Берковича. — Оба важнее. Помните… Или нет, наверно, не помните — был у философов-марксистов важнейший вопрос — что первично: материя или дух. Физика или психология. На самом деле нет вопроса — дух и материя равноправны. И будь иначе, Натан был бы сейчас жив…
— Он очень любил Лею. Позволял дочке быть собой, если вы понимаете, что я хочу сказать. Рина время от времени пыталась насадить в семье дисциплину, ей было трудно с дочерью, которая уже лет в пять сама решала, что ей надеть в детский сад и ходить ли босиком по холодному полу. Она — в отличие от большинства детей — не терпела повторений. Девочки собирали коллекцию Барби, и у Леи была Барби — одна-единственная. Кукол было много, все разные. Зимой она сама сложила их в коробку и выставила на балкон. Вы видели, я знаю, Маша рассказывала. Хочу сказать, что у Леи с Натаном были особые отношения. Он потакал ее капризам, но держал в строгости.
Извините, старший инспектор, что перескакиваю с пятого на десятое. Хочу, чтобы рассказ был последовательным, как ряд натуральных чисел, но нервы… не получается. Вы потом склеите запись, переставите эпизоды, выстроите логическую последовательность.
Когда Натан потерял работу, Рине пришлось вкалывать сразу на двух: кассиршей в супермаркете, и еще социальная служба подкидывала подработку — помогать старикам, ну, знаете, в магазин пойти за продуктами, приготовить что-ни-будь, квартиру прибрать… Натан пытался устроиться, но… Вроде бы не такой уж большой возраст — сорок девять ему в этом году, но в хайтеке и молодым трудно устроиться, а под пятьдесят… Впал в депрессию, Рина паниковала, Лея стала неуправляемой, грубила, переходный возраст… Надо было что-то предпринимать, невозможно жить на антидепрессантах, а Натан глотал их пачками, и ему становилось только хуже. Перестал по утрам вставать с постели: зачем, мол, если все равно делать нечего? Его даже охранником не брали из-за сильной близорукости, не могли доверить оружие. Не взяли даже дворником, он пытался устроиться… Точнее, взяли, но после первого рабочего дня выгнали — он не смог… Привык к одному стилю жизни, а тут… Дело не в том, что ему было стыдно махать метлой, хотя и это тоже, наверно. Он подметал, а думал о другом. И половина мусора оставалась на дороге. В общем, дворника из него тоже не получилось.
Иногда, правда, Натану удавалось подработать по-черному: репетиторством. Но педагог из него был никудышный: не хватало терпения объяснять по три, пять, десять раз — начинал нервничать, кричать… Этот источник заработка тоже иссяк, в конце концов.
Я подхожу к сути, старший инспектор. Пожалуйста, не торопите, я сам собьюсь. Я тогда работал в Технионе над проблемой квантового запутывания, очень современная тема, ею немногие занимались, во всем мире человек пятьдесят, и всех я знал, со всеми переписывался. На эффекте запутывания волновых функций построена идея квантовых компьютеров, а это уже не только физическая, но техническая задача — квантовые компьютеры отличаются от нынешних, как человек от обезьяны. Даже сильнее, совершенно другое качество. Ну, скажем, как человек отличается от таракана…
Когда мы встречались с Альтерманами… Женщины, понятно, беседовали о своем, а мы с Натаном, в основном, о физике. Собственные интересы у него отошли на второй план — он жил тем, что было важно жене и дочке. С Леей у него были особые отношения, у отцов с дочерьми часто бывает… Извините, я повторяюсь. Вот незадача! Ум у меня рациональный, человек я не очень чувствующий. Но дело, видите ли, в том, что физика тут неотделима от психологии, и вы ничего не поймете, если я вам расскажу сначала историю физического эксперимента, а потом историю отношения отца и дочери. Или наоборот. Все переплетено. Именно так: запутано, как квантовые функции, вы правильно поняли, старший инспектор.
В сентябре я делал доклад на конференции… На другой, конечно. О первых мгновениях жизни Вселенной. Доклад был, в общем, традиционный — в рамках общепринятой инфляционной модели я пытался определить характеристики волновой функции Вселенной в момент Большого взрыва. Неимоверно сложная проблема, я сумел сформулировать только общие соображения, но и они были раскритикованы. Однако я не о том — помню, как стоял у доски, а студент из Китая… Эти китайские студенты умеют спорить, для них нет авторитетов, и упираются они до конца, даже если не правы… Да, так он разбирал мои, как он утверждал, ошибки и произнес фразу, которая меня зацепила. «Физические теории, — сказал он, — эволюционируют точно так же, как живые существа. Сильная теория выживает, слабая погибает, лучшие признаки хорошей, правильной теории закрепляются и передаются по наследству следующей теории, и внутри всего этого находятся гены физических теорий — аксиоматические предположения и уже закрепленные ранее видовые признаки». А я в тот момент думал о квантовом запутывании в первые мгновения после Большого взрыва. Так все и соединилось у меня в мыслях. Я думал об этом, когда возвращался домой. И когда на следующий день мы с Машей приехали к Альтерманам. Женщины ушли готовить салаты, а мы с Натаном — и Лея с нами — сидели в гостиной, и я рассказывал о конференции.
В те дни Лее исполнилось одиннадцать, и у нее начался сложный период в жизни. Не очень представляю, что происходит с девочками в этом возрасте. Честно говоря, не очень представляю, что происходит с мальчиками тоже. Со мной, к примеру, ничего не происходило, я, во всяком случае, не помню — жил себе и жил, книги читал, в футбол играл. А Лея бунтовала. Матери грубила, по дому не помогала, хотя раньше охотно мыла с Риной посуду, в магазин бегала. Кукол собрала в коробку и выбросила. Да, куклы сыграли в этой истории главную роль. Точнее, одна кукла, которой у Леи никогда не было. Не купили. Любимый папа не купил, когда ей было лет пять. Странная психология у детей и странная память. А может, странным является наше взрослое понимание детского восприятия мира? Когда все исчезает из реального пространства-времени, остается только один предмет во Вселенной, и ничего больше не нужно. А тебе говорят: нет, милая, эту куклу мы не купим, а купим ту. Почему? Почему не эту? Другая — из другой вселенной, в моем мире ее не существует. Не понимаю, что значит — та кукла на пятьдесят шекелей дешевле, а денег у нас сейчас нет? В моей Вселенной живет эта кукла, а другая не живет, что тут непонятного, и при чем тут пятьдесят шекелей, которые можно взять в любом банкомате, и даже не пятьдесят, а сто и двести. Лея видела, как папа брал и даже разрешал ей нажимать на кнопки.
Что-то в таком роде, наверно. Куклу Лее в тот день купили — не ту, что она хотела, а другую. Первая была слишком дорогой, нельзя ребенка поощрять, она начнет выбирать все более дорогие вещи, потом никаких денег не напасешься.
Это Натан так сказал. Не Лее, а мне. В тот день, когда мы сидели в гостиной, я рассказывал о квантовой эволюции, а Лея вдруг вспомнила о кукле, которую не купил любимый папа. Натан забыл давнюю историю, а Лея, оказывается, помнила. И сказала Натану — при мне, что его больше всего обидело. Мол, вы, взрослые, живете с детьми в параллельных мирах. На первый взгляд все одно и то же, а на самом деле почти ничего общего, потому что важно не то, что происходит снаружи, а то, что скрыто внутри. Разве дело было в кукле? Нет, в твоем и мамином отношении — в том, что вы не доверили дочери такую важную вещь, как выбор.
Говорила Лея не так, как я сейчас пересказываю. По-детски. Но смысл мы поняли. Однозначно.
Натан хотел ответить, но Лея ушла к себе, и мы остались вдвоем. Я пытался перевести разговор на другую тему, вернуться к рассказу о конференции, а Натан уже не мог, он был не то чтобы шокирован неожиданным демаршем Леи, что-то и у него сидело в подсознании, связанное с куклой, которую он не купил дочери шесть лет назад.
«Гриша, — сказал он, — дело было, конечно, не в деньгах, пятьдесят шекелей для нас с Риной не были тогда критической суммой. Сейчас вспоминаю… я посмотрел на куклу… красивая, сильно отличалась от Барби, пухленькая, лицо доброе… У многих кукол злые лица, не знаю, почему их такими делают. Или мне только кажется, что злые, а дети смотрят по-своему? На ярлыке у куклы было написано имя: Полина. Доброе лицо, но злые глаза. Она смотрела на меня и говорила: „Не покупай, из-за меня у твоей дочери будут неприятности, ты этого хочешь?“ В тот момент сошлись, видимо, две психологические модели поведения, два упрямства. Полина требовала, чтобы я ее не покупал, а Лея… Я купил другую куклу, и Лея даже не захотела взять ее в руки. Кто тогда победил? Система воспитания? Я? Или кукла с ее взглядом? Шесть лет прошло, а вот надо же… Оказывается, Лея помнит».
И мы перевели разговор на физику, Натан попросил объяснить, что такое запутывание волновых функций.
— И что же такое — запутывание волновых функций? — спросил Беркович, потому что Вайншток замолчал и прислушался: из коридора доносились странные звуки: что-то громко шуршало и каждые пять-шесть секунд постукивало, будто одной деревяшкой колотили о другую.
— Маша за уборку принялась, — объяснил Вайншток. — Так она выражает свое недовольство. Мной, страной, миром, Вселенной…
ebooksa