Суровое наказание

Вы точно знаете, что он будет первым, кто склонится через ваше плечо во время официального обеда и громко объявит, что вы пользуетесь неправильной вилкой. Он также будет первым, кто вытащит вас за ухо, вероятно, со сломанной конечностью или двумя, если вы будете столь глупы, что расстроите его господина и хозяина. Я наказал себе никогда не поворачиваться к нему спиной и драться чрезвычайно грязно, если подталкивание когда-либо превратиться в толчок.

– Вы уже закончили, сэр...? – Подразумеваемая угроза заполнила паузу в конце.

– Расскажи мне о Иеремии, – сказал я не двигаясь, лишь бы поступить ему наперекор. – Как долго ты на него работаешь?

– Я имею честь служить семье Гриффинов в течение многих лет, сэр. Но вы, конечно, понимаете, что я не могу обсуждать личные дела семьи с любым посетителем, независимо от того, насколько он... известен.

– Мне нравится сад, – сказал я. – Очень... живой.

– Мы стараемся, сэр. Сюда, сэр.

Было ясно, что он не собирался ни черта мне рассказывать, поэтому я направился в быстром темпе по длинному коридору, и ему пришлось поторопиться, чтобы догнать меня. Впрочем, он быстро обогнал меня, скользя тихо вперед четко в двух шагах впереди. Он был очень тихим для такого большого человека. Я испытывал желание показать язык его спине, но почему-то знал, что он узнает об этом, и ему глубоко наплевать. Поэтому я просто следовал за ним, издавая так много шума, как только мог, и, прилагая все усилия, чтобы оставить потертости на полированном полу. Время от времени, другие слуги появлялись из боковых коридоров, все одетые в старомодную викторианскую униформу, и каждый раз резко останавливались и почтительно ждали пока Гоббс пройдет, прежде чем продолжить свой путь. Только вот... почтительно не совсем подходящее слово. Нет, все они выглядели испуганными. Все.

Иеремия и Мэрайя Гриффин продолжали торжественно смотреть на меня со стен, когда я проходил мимо. Одежда, прически и фоны менялись, но они оставались неизменны. Два жестких, непреклонных лица, с непоколебимым взглядом. Я видел портреты королей и королев во всех их пышных нарядах, которые выглядели менее величественно, менее уверенно в себе. Когда мы с Гоббсом наконец-то подошли к концу коридора, картины уступили место фотографиям, от увядших снимков сепии до современных с цифровой четкостью. И впервые появились дети Гриффина, Уильям и Элеонора. Вначале как дети, затем как взрослые, опять же абсолютно неизменные, в то время как мода и мир менялись вокруг них. Оба ребенка отличались крепким костяком, как и их родители, но ни один из их не имел их характера. Дети выглядели… мягкими, избалованными. Слабыми. Несчастными.

В конце коридора Гоббс повернул направо и когда я последовал за ним за угол, то обнаружил, что мы оказались в другом большом коридоре, где обе стены были украшены охотничьими трофеями. Головы животных наблюдали и рычали со своих тщательно размещенных на стене деревянных пластин, набитые соломой и со вставленными стеклянными глазами, которые казалось, следовали за тобой взглядом по коридору. Там были все обычные полевые звери, львы и тигры и медведи, и одна голова лисы, которая чертовски напугала меня, подмигнув, когда я проходил мимо. Я ничего не сказал Гоббсу. Я знал, что он не скажет насчет этого ничего из того, что я хотел бы услышать. Пока мы продвигались далее по коридору, трофеи сменились от необычных к неестественным. Никто не заботиться о разрешениях в Темной Стороне. Вы можете охотиться за любой чертовой тварью, которая вам приглянется, если она не начнет охотиться за вами первой.

Там была голова единорога с единственным длинным витым рогом, хотя его белоснежная шкура выглядела серой и безжизненной для любого набивщика чучел. Далее впереди была мантикора с ее тревожным сочетанием львиных и человеческих черт лица. Рычащий рот был полон огромных массивных зубов, а длинная ниспадающая грива выглядела так, будто недавно ее высушили феном. И… нереально огромная голова дракона, под добрых четырнадцать футов от уха до уха. Золотые глаза были огромными как обеденные тарелки, и я никогда прежде не видел так много зубов в одном рту. Морда выдавалась в коридор так далеко, что мне с Гоббсом пришлось пробираться мимо нее по коридору по одному.

– Бьюсь об заклад, что ее чертовски сложно чистить, – заметил я, просто, чтобы что-то сказать.

– Я не знаю, сэр, – сказал Гоббс.

Несколько коридоров и проходов спустя, мы наконец-то достигли конференц-зала. Гоббс быстро постучал, толкнул дверь и шагнул в сторону, жестом показывая мне проследовать вперед. Я небрежно вошел, словно заходил сюда каждый день, и даже не обернулся, когда услышал что Гоббс плотно закрыл за мной дверь. Конференц-зал был большим и шумным, но первым мне бросились в глаза десятки телевизионных экранов покрывающих стену слева от меня, показывающих каналы новостей, деловую информацию, рыночные отчеты и политические сводки по всему миру. Все дребезжали одновременно. Абсолютный шум болтовни был подавляющим, но никто в комнате, казалось, не придавал этому значения.

Вместо этого, все взоры были устремлены на Иеремию Гриффина, сидящего во главе длинного стола, точно король на троне, и внимательно слушающего людей, идущих к нему равномерным потоком, передавая ему новости, сообщения, документы, и задавая срочные, но уважительные вопросы. Они роились вокруг него, как рабочие трутни вокруг пчеломатки, приходя и уходя, толпясь и перестраиваясь, ревниво конкурируя за внимание Гриффина. Все они, казалось, говорили одновременно, но Иеремия без труда говорил с тем, кем хотел и слушал того, кого пожелал. Он редко смотрел на одного из мужчин и женщин вокруг него, уделяя все свое внимание бумагам, лежащим перед ним. Он кивал или качал головой, подписывал некоторые бумаги и отвергал другие, и время от времени давал комментарий или приказ, и люди вокруг него мчались выполнять его поручения, их лица были сосредоточены и полны решимости. Безупречно и дорого одетый, и, вероятно, обладающий еще более дорогостоящим образованием, он по-прежнему вел себя больше как слуга, чем Гоббс. Никто из присутствующих не уделял мне ни малейшего внимания, даже когда им приходилось протискиваться мимо меня, чтобы добраться до двери. И Иеремия даже не взглянул в мою сторону.

Предположительно я должен был стоять там, по стойке смирно, пока он не соизволит заметить меня. Черт с этим. Я придвинул стул и сел, закинув ноги на стол. Я не спешил, и хотел хорошенько рассмотреть бессмертного Иеремию Гриффина. Он был статным мужчиной, невысокого роста, но с выпяченной грудью и широкими плечами, в изысканно скроенном темном костюме, белой рубашке и черном галстуке-ленточке. У него было властное лицо, с мощными скулами и холодными голубыми глазами, ястребиный нос, и рот, который, похоже, редко улыбался. Все венчала большая грива седых волос. Подобно тому, как он выглядел на всех своих портретах времен Тюдоров. Казалось, он получил свое бессмертие, когда ему было уже за пятьдесят, и пакет не включал в себя вечную молодость. Он просто перестал стареть. Он сидел прямо, как будто что-либо иное было бы признаком слабости, и его немногочисленные жесты были резкими и отточенными. Он обладал тем непринужденным авторитетом и спокойной властью, что приходят с многолетним опытом. Он производил впечатление человека, который всегда точно знает, что ты хотел сказать еще до того, как откроешь рот, поскольку видел и слышал все это раньше. Снова и снова.

Его люди относились к нему с уважением, граничащим с благоговением. Он больше походил на Папу, чем на короля. Вне этой комнаты они могли быть людьми с состоянием и родословной, экспертами в своей области, но здесь они были лишь подчиненными Гриффина, с положением и привилегиями, за которые скорее умрут, чем отдадут. Потому что здесь была власть, реальные деньги, здесь каждый день принимались все важные решения, и даже самые незначительные из них изменяли судьбу мира. Работать на Гриффина, означало, что вы были на самой вершине эшелона власти. До тех пор, пока держались. Каким-то образом я знал, что чреда этих ярких молодых дарований регулярно сменяется. Поскольку Гриффин не оставит тех, кто становится опытным и влиятельным, чтобы стать угрозой для него.

Иеремия заставил меня долго ждать, и мне стало скучно, а это всегда опасно. Предполагалось, что я должен был просто сидеть там и томиться в ожидании, чтобы поставить меня на место, но я горжусь тем, что никогда не знаю своего места. Так что я решил малость пошалить. У меня есть репутация, которую нужно поддерживать. Я не спеша оглядел круглый конференц-зал, рассматривая различные возможности для зла и хаоса, прежде чем окончательно остановил выбор на стене с телевизионными экранами.

Я использовал свой особый дар, чтобы найти сигнал управления каналами и использовал его для настройки каждого экрана на одно ужасающее шоу. Я нашел его случайно как-то ночью, пока щелкал каналы (всегда неудачная идея в Темной Стороне, где мы получаем не только выход на весь мир, но также и на передачи из других миров и других измерений), и мне действительно пришлось прятаться за диваном, пока оно не закончилось. Знаменитое шоу «Час Извращений Джона Уотерса» является самой извращенной порнографией из когда-либо созданных, и теперь оно появилось на десятках экранов разом. Различные мужчины и женщины, суетившиеся вокруг Иеремии, подняли глаза, смутно осознавая, что что-то изменилось, а затем увидели экраны. И увидели, что происходит. И тогда они начали кричать, и блевать, и, наконец, побежали спасать свою жизнь и свое здравомыслие. Есть некоторые вещи, которые человек просто не хотел знать, не говоря уже о том, чтобы сделать с лосем. Конференц-зал быстро опустел, оставив только меня и Иеремию Гриффина. Он бегло глянул на экраны, хмыкнул, а затем снова отвернулся. Он не был шокирован и расстроен, или даже впечатлен. Он видел все это раньше.

Он резко махнул рукой, и все экраны сразу погасли. В комнате стало неожиданно и блаженно тихо. Гриффин сурово посмотрел на меня. Я откинулся в кресле и весело улыбнулся ему. Иеремия тяжело вздохнул, кратко качнул головой и поднялся на ноги. Я убрал ботинки со стола и тоже быстро встал. Гриффин не стал бы самым богатым и могущественным человеком в Темной Стороне, не убив добрую долю врагов, многих из которых голыми руками. Я принял тщательно непринужденную позу, когда он подошел ко мне (никогда не показывай страха, они чувствуют его), и остановился вне досягаемости вытянутой руки. По-видимому, он также слышал обо мне. Мы молча изучали друг друга. Я не предложил пожать друг другу руки, как впрочем, и он.

– Я знал, что с вами будет не просто, – сказал он наконец, спокойным равнодушным голосом. – Это хорошо. Мне нужен непростой человек. Итак, вы печально известный Джон Тейлор. Человек, который мог стать владыкой Темной Стороны, пожелай он того.