По лезвию бритвы

— Ты прав. Это дело их не касается. — Он склонил ко мне свою свирепую рожу, горячее зловонное дыхание ударило мне в нос. — Это касается тебя. Я жутко тебя ненавижу. Ненавижу уже десять лет, с тех самых пор, когда ты обошел меня в деле о банде Пятнистых. Когда на прошлой неделе Старец велел привести тебя к нам, я был так счастлив, что едва не плясал джигу. Потом тебя отпустили… — Краули покачал головой и широко развел руками. — Впервые за десять лет представился случай покончить с тобой, но и тут ты снова получил шанс вырваться на свободу, и все благодаря своему скользкому языку! Знаю, говорят, дома не стоит вспоминать о работе, но… что мне делать? Может быть, я слишком предан государственной службе.

— Что, по-твоему, скажет Старец, когда узнает, что ты прикончил меня?

Краули закатился диким хохотом, в котором, несмотря на глупое шутовство, чувствовалась угроза.

— Когда я уйду отсюда, ты будешь еще наслаждаться жизнью. — Обмакнув толстый палец в текущей из моего носа струе, он поднес кровь к себе и внимательно, почти нежно рассмотрел ее. — Разумеется, я не могу говорить от имени этих джентльменов. Они плохо образованы, знаешь ли, но полны энтузиазма. И кроме того, я не стал бы слишком рассчитывать на доброе расположение твоего покровителя. Насколько я понимаю, тебе не удалось пока остановить насилие в своем маленьком гетто. Сегодня мы выловили того мальчишку в реке. И я так полагаю, ты слышал о несчастной кончине своего бывшего напарника.

Огонь возмущения вспыхнул во мне.

— Не смей говорить о Криспине, ты, обезьяна.

Носком башмака Краули пнул меня по лбу, и я ударился головой о стену за моей спиной.

— Ты слишком вспыльчив для человека, которого ждет долгое созерцание собственных внутренностей.

Один из его парней, тощий мирадец с ритуальными шрамами на лице, которыми метят преступников в их несчастном теократическом государстве, вынул кинжал из-под большого, не по размеру, пальто и что-то сказал, чего я не смог разобрать.

Краули перевел злобный взгляд на мирадца, выражая на лице исступленное раздражение.

— Не сейчас, тупая башка. Я же сказал: пусть сначала истечет кровью.

Момент был самый подходящий. Я замахнулся правой ногой и ударил Краули, метя в коленную чашечку. Мое зрение еще не восстановилось полностью, и удар пришелся по голени.

Однако этого было достаточно. Почти. Краули завыл, отошел на шаг назад, и я вскочил на ноги. Видимо, Краули полагал, что первым ударом башмака вырубит меня на более долгий срок. Тупой сукин сын. Знал меня уже десяток лет и до сих пор не научился принимать в расчет толщину моего черепа.

Я свернул за угол, и за моей спиной раздался глухой звон металла о камень: мирадский клинок не достиг своей цели. Затем я бросился бежать со всех ног, выжимая из побитого тела все, что было возможно. Выдавливая до последней капли все силы, что остались во мне, я мчался на запад, к каналу.

Переулки в этой части Низкого города опутывали главные улицы, словно неправильная паутина, которую плел пьяный паук. Даже я знал их не так хорошо, в чем лишний раз убеждался, дважды пересекая одни и те же перекрестки. Но если трудности возникли у меня, что говорить о Краули и его банде. Серые стены отражали эхо злобных криков моих преследователей, побуждая меня бежать быстрее.

Покинув лабиринт улиц, я помчался по бульвару, идущему вдоль канала. В этом месте, немного южнее Андела, русло канала имеет наибольшую ширину, и как раз тут его берега соединяет мост Рупертово Седло. Последним яростным рывком я достиг моста и начал подниматься по его дуге из известняка. В обычный день здесь полно путников, спешащих по своим делам, и горожан, отправляющихся отдохнуть за городом, но при такой погоде, кроме меня самого, никого не было видно. Во всяком случае, поначалу.

С противоположной стороны моста ко мне приближался человек, тот самый, который следил за мной, с длинным, изогнутым внутрь ножом в руке, только теперь человек казался выше, чем прежде. Позади меня мирадец со шрамами выскочил из переулка, едва различимый в густом тумане.

Остановившись на вершине Седла, я лихорадочно искал выход из положения. Я думал броситься на прорыв и проскочить мимо головореза, быстро сокращавшего расстояние между нами, однако безоружного он удерживал бы меня достаточно долго, пока не подтянулись бы остальные громилы и не изрезали меня на куски. Сзади слышалось, как Краули поносит на чем свет стоит мою родню, обещая лютое наказание. Я обернулся на миг: Краули догонял мирадца, который замедлил шаг, чтобы дождаться своих.

Порой успех зависит от совокупности хитроумных уловок: принесенная в жертву пешка или загнанный в угол слон. Гораздо чаще, однако, успех зависит от скорости и неожиданности. Никто не спутал бы Краули с гением, только ведь и я был не первой жертвой, затравленной им на улицах Ригуса. Имея в запасе еще несколько секунд для размышлений, он догадался бы, что я скорее предпочту холодную ванну, чем сойдусь в схватке с его головорезами. Однако, сворачивая за угол, Краули еще не продумал такую возможность и был застигнут врасплох, когда я взобрался на парапет моста и нырнул ласточкой вниз.

Лед оказался толще, чем представлялось мне на мосту, и, пробиваясь сквозь белую корку, я изрядно ушиб плечо. Но боль ощущалась недолго. Ледяная вода притупила ее, проняв меня холодом до самых костей. Приведя себя в вертикальное положение, я сумел-таки стянуть отяжелевшую куртку, нащупать онемелыми руками шнурки и сорвать башмаки, хотя пальцы окостенели и с трудом выполняли команды.