— Вы учились вместе с ним в Академии.
— Я знаю, кто это, — отрезал Кадамост. — С кем, по вашему мнению, вы говорите?
Со швалью, ясное дело. Кадамост пыхнул трубкой, дабы успокоить нервы, но при этом почти не приложил никаких усилий, чтобы изменить мое мнение.
— Я помню Адлвейда, — продолжил он. — С него это и началось, знаете ли, все началось с него. Однажды Адлвейд обнаружил в архивах дневник… Корона хранит тонны такого хлама. Бумаги, конфискованные за долгие годы, но никто не потрудился их просмотреть. Время почти уничтожило рукопись, написанную странным почерком, но то, что уцелело… — Кадамост быстро огляделся вокруг, словно затравленный заяц. — Вы говорите, что были там под конец?
— Лейтенант Первого столичного пехотного полка. Мы первыми вошли в Донкнахт, хотя ваши ребята хорошенько их обескровили к нашему приходу.
— Да, думаю, мы хорошо поработали. Вы… видели?
— Видел. — Нетрудно было сообразить, что он имеет в виду.
— И откуда, по-вашему, это взялось?
— Из другого мира? Не знаю. Метафизика всегда была не по моей части.
— Не из другого мира и не из мира вообще. Из пустоты между мирами. Из небытия между вселенными, из пространства, которого не достигает свет, — вот откуда она пришла.
— Она? — удивился я.
— Она, — подтвердил Кадамост. — Она танцевала во тьме, когда я позвал ее, бесконечно вальсировала в центре вечности. Дожидаясь поклонника.
— Как вы ее вызвали? — спросил я, обуздывая отвращение.
Зловонное и неестественное дыхание Кадамоста отдавало мертвечиной.
— Она не какая-нибудь там бульварная шлюха, которая является по мановению твоей руки и по оклику! Она была настоящая леди, словно одна из тех миловидных, жеманных потаскушек, которых добиваются с помощью состояний! Она не просто раздвинула для меня ноги, когда я скрючил палец! Я должен был ухаживать за ней! — Он затянулся трубкой, потом раскашлялся мне в лицо.
— Что значит, должны были за ней ухаживать?
— Ты что, какой-нибудь пидор, который стоит на коленях и сосет хрен через дырку в стене в общественных банях? У тебя что, никогда не было женщины? Ты говоришь ей нежные слова, говоришь, что она красавица. И когда приходит время, ты даришь ей что-нибудь особенное — знак своей любви.
— Что за знак?
— В этом-то все и дело, приятель. Она не видит так, как видим мы. Все люди для нее одинаковые. Ей требовалось какое-нибудь напоминание обо мне, что-то особенное, такое, чтобы хранило в себе часть меня.
— И что это было?
ebooksa