По лезвию бритвы

Еще двести ярдов — и мы оказались на гребне небольшого крутого склона. Судя по его рваному контуру, это был край воронки, оставленной пушечным ядром. Вдали уже показались передовые линии вражеских окопов, за ними горели огни дренских костров. Дав ребятам сигнал к сбору, я вытянул из кисета магический камень и бросил его на землю. Я чувствовал себя полным идиотом.

— Это все? — прошептал Миллиган. — Просто забраться на холм и оставить на вершине камень?

— Рядовой, заткните свой рот и глядите в оба.

Я понимал беспокойство солдата. Эта сторона нашей миссии мне нравилась меньше всего, впрочем, я не был в восторге и от всей операции в целом. На этой высоте мы были легкой мишенью для первого же патруля дренцев, причем они находились бы ближе к своим основным частям и могли бы рассчитывать на скорое подкрепление. Глухой ночью и при таких обстоятельствах в каждой тени мерещится снайпер и каждая вспышка света кажется блеском стали, так что я не был уверен, что зрение не обманывает меня, пока Миллиган не подал сигнал. Мы прильнули к земле, стараясь как можно лучше укрыться за тем малым, что могла предоставить вершина. В двадцати ярдах от подножия холма один из дренцев заметил нас и криком предупредил остальных. Я понял, что мы крепко влипли.

Миллиган пустил стрелу в первого из них, но она бесследно умчалась в ночь, дренцы бросились вверх по склону, и мы приготовились встретить их боем. Сааведра взял на себя первого, мне достался второй, а потом трудно было уже уследить за общим развитием стычки, мое внимание сосредоточилось на отдельных деталях.

Мой противник был молод, даже недостаточно взрослый, чтобы доставить удовольствие женщине, и его неопытность испугала меня. Пять лет беспощадной резни людей в серой форме побороли во мне всякое естественное отвращение к убийству совсем еще ребенка, и моим единственным желанием было прикончить его быстро. Один ложный выпад сбоку, блок, отразивший его неуклюжий удар, и кровавая струя вырвалась из глубокой раны на его животе.

Хорошо, что я так скоро уложил его, ибо победа не обещала быть легкой. Зильерс наглядно объяснял одному из врагов, почему он никогда не расстается с оружием предков, в то время как Сааведра оставался самим собой, сдерживая атаки сразу двоих дренцев хладнокровным мастерством фехтовальщика. Но Миллигану приходилось туго: дородный дренец с траншейным ножом в одной руке и топором в другой упорно теснил его к склону холма. Я отцепил от доспехов метательный нож и запустил им в спину противника Миллигана, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы уравнять шансы. Ничего лучше я сделать не мог, поскольку один из врагов, которым противостоял Сааведра, оторвался от него и направился в мою сторону. Я тверже взялся за рукоять ножа и свободной рукой отцепил с ремня боевую дубинку.

Мой новый противник оказался опытнее прежнего, мне даже незачем было разглядывать шрам, разделявший его нос на две неравные доли, чтобы зачислить его в ветераны нашего военного противостояния. Дренец разбирался в искусстве ближнего боя, и осторожное хождение кругами сменялось серией быстрых выпадов, затем последовал удар левой рукой, которым он пытался завершить дело. Но и я был не новичок, и мой нож держал его на острие, а жезл с шипами в левой руке дожидался момента.

И этот момент настал. В попытке нанести колющий удар противник совершил чересчур длинный выпад, и моя дубинка тяжело приласкала его запястье. Дренец издал грозный вопль, но не выронил оружия. Сукин сын был крепок, как чугунная чушка, однако его удивительный стоицизм не помог сохранить ему жизнь. С поврежденной рукой он лишился прежней сноровки и спустя полминуты упал, сраженный двумя смертельными ранами.

На миг мне показалось, что мы еще сможем выиграть бой, но потом раздался звон тетивы, и я увидел, как объемное тело Зильерса падает навзничь — стрела пронзила его мощную грудь. Я слишком поздно заметил его убийцу — взойдя на гребень холма, тот уже заряжал лук для нового выстрела, с фланга его прикрывал могучий, под стать Адольфусу, дренец с боевым топором в руке. Бросив дубинку, я со всех ног помчался к лучнику и сбил его с ног. Выронив оружие, дренец покатился вместе со мной по склону холма, и мы сцепились в смертельной схватке. Когда наше падение закончилось, я подмял врага под себя и колотил его по голове рукоятью ножа, пока не почувствовал слабину дренских рук. Как только его хватка ослабла, я смог поменять направление удара, и острое лезвие прошлось по его глотке.

Переведя дух, я бросился назад, вверх по склону холма. Когда я достиг вершины, из наших в живых остался лишь Сааведра, но и он едва стоял на ногах. Дренский великан напирал, утонченный стиль ашерца проигрывал яростному размаху противника. Впрочем, стойкость Сааведры достаточно отвлекала внимание дренца, позволив мне подойти ближе и подрезать гиганту поджилки. Мой товарищ не растерялся и мгновенно воспользовался заминкой противника, отправив нашего последнего врага к праотцам одним быстрым ударом по глотке.

Мы оба стояли, глядя друг другу в глаза, но потом Сааведра повалился на землю, и только теперь я понял, что он ранен: кровавое пятно проступило на его кожаных доспехах. Сукин сын стойко переносил боль, не подавая виду до окончания боя.

— Сильно ранен? — спросил я.

— Сильно, — ответил он с тем непроницаемым взглядом, который обеспечивал ему выигрыш в половину жалованья отряда.

Я осторожно снял с него доспехи. Сааведра корчил лицо, но молчал.

Он сказал правду: рана была глубокой. Пика боевого топора распорола кожаный панцирь и вошла в живот. Сааведра мог выжить, если бы я доставил его назад в лагерь. Я усадил его, прислонив спиной к склону, и проверил своих ребят.

Все были мертвы — неудивительно. Дренская стрела прикончила Зильерса, принеся бесславный конец такому отважному воину. Я думал забрать его фламбергский меч в лагерь, думал как-нибудь передать оружие его родственникам. Зильерс одобрил бы мой поступок, но клинок был тяжелым, а мне надо было еще тащить на себе Сааведру.

Пока я был занят вражеским лучником, Миллигану проломили башку. Он никогда не был силен в ближнем бою. По крайней мере, я был доволен, что мы позаботились об ублюдке с боевым топором. Добродушный коротышка всегда нравился мне. По правде говоря, я всегда любил их обоих.

Сааведра читал молитвы на своем нескладном родном языке — почти единственный случай, когда можно было услышать, как он говорит. Меня это беспокоило, мне хотелось, чтобы он замолчал, но я не мог ничего сказать, не желая лишать умирающего человека возможности оправдаться перед своим богом.

Я присел на корточки у вершины и начал рассматривать горизонт. Появится новый дозор — и мы пропали. Я думал взять самострел Миллигана, но было темно, а я всегда плохо обращался с этой штукой. Жаль, что у меня не имелось с собой черного порошка. Скорее бы начинал действовать талисман.