По лезвию бритвы

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ты права. Спасибо. — Я чувствовал, что должен был сказать больше, но благодарность — это то чувство, которое я редко выражал открыто, и перемена в наших обычных позициях смутила меня. — Спасибо, — снова произнес я неуверенно.

— Ни к чему благодарности. Ты же знаешь: я все сделаю ради тебя. — Ее взгляд скользнул по моей обнаженной груди. — Все.

Я надел рубашку и потянулся за курткой — лучшее, что я мог сделать, чтобы скрыть свое неумение произносить речи.

— Что дальше? — деловито спросила Селия.

— Есть некоторые соображения. Я загляну к вам на днях и расскажу, как продвигается дело.

— Не забудь. А я свяжусь кое с кем из своих знакомых в Министерстве магии, вдруг им что-то известно.

Журавль прервал свое молчание новым приступом кашля, и я решил, что мне пора уходить. Я поблагодарил Учителя, и тот, не прекращая кашлять, быстро махнул мне рукой на прощание.

Селия проводила меня до двери.

— Не пренебрегай помощью камня, — добавила она очень серьезно. — Он выведет тебя на виновного.

Спускаясь по лестнице, я обернулся назад. Кашель Синего Журавля грохотал эхом вдоль синих стен, а Селия, стоя в дверях, провожала меня взглядом. Ее лицо наполняла тревога, глаза потемнели.

13

Какие бы неприятности ни случились со мной в последнее время, я зарабатываю на скромную жизнь торговлей дурманом, и попытки скрыться от агентов Короны не имели бы смысла, если бы в результате я лишился важного источника своих доходов. Кроме того, в новых обстоятельствах даже простой сбыт товара, казалось, идеально приводил в порядок мой разум. Йансей просил меня зайти в имение одного аристократа, для которого он исполнял номера. При этом Рифмач намекнул на деньги. Я остановился у тележки островитянина около гавани и быстро перехватил тарелку пряной курятины перед началом пути.

Прямо на север от центра — и ты выходишь к Корским высотам, где старая аристократия и нувориши возвели райский сад вдали от взглядов толпы. Вонь железоплавильных мастерских и портовая грязь уступают тут место чистому воздуху, а узкие улочки и тесные хибары сменяются широкими аллеями и великолепными особняками. Я не любил бывать здесь, в этом мире, которому не принадлежу, но тогда я толком не расспросил, с чего это вдруг какому-то патрицию приспичило повидаться со мной за пределами «Пьяного графа». Я сунул руки в карманы и прибавил шагу, стараясь не создавать впечатления, будто проворачиваю некое дельце сомнительного свойства.

Придя по указанному Йансеем адресу, я остановился у входа. За коваными железными воротами моему взору открылись акры аккуратных лужаек, и даже в тусклом вечернем свете бросались в глаза сонные цветочные клумбы и искусно подстриженные кусты и деревья. Я направился вдоль кирпичной стены к заднему входу в имение — джентльмены моей профессии редко пользуются парадной дверью. Пройдя несколько сотен ярдов, я оказался у скромных и уродливых ворот для прислуги.

При входе в имение меня встретил привратник — краснощекий тарасаинец с необычной для обитателей болотистых равнин шевелюрой огненно-рыжих волос, продолженной до самого подбородка густым кольцом бакенбард. Поношенная униформа привратника, как и облаченный в нее человек, имела опрятный вид. Должно быть, ему перевалило за пятьдесят, главным доказательством чему служила небольшая выпуклость над ремнем.

— Я друг Йансея Рифмача, — представился я. — У меня нет приглашения.

К моему удивлению, привратник приветливо протянул мне руку.

— Дункан Баллантайн, и у меня тоже нет приглашения.

Я пожал его пятерню.

— Кажется, привратнику приглашения не требуется.