Приходило ли в голову Бруно, что эти два события как-то связаны? Вряд ли, хотя, разумеется, он этого не исключал. Почему бы и нет? Просто не было никаких оснований делать подобные умозаключения. Но вот когда пропал Тед Густавсон, Бруно задумался на эту тему серьезно. Само собой, все газеты в один голос выдвигали предположение, что исчезновения людей взаимосвязаны. Ведь между событиями прошло лишь два дня. А желтая пресса начала сеять истерику – под зловещими заголовками появились предсказания новых похищений, и, разумеется, среди потенциальных похитителей оказались инопланетяне. Все как всегда.
Но Бруно пошел еще дальше – интуиция подсказывала ему, что связать следует все три происшествия. Но как? Что общего может быть у почтенного пенсионера, цирюльника и менеджера средней руки? Ну хорошо, с цирюльником понятно, он мог стричь пенсионера и менеджера – надо будет это проверить. Впрочем, если следовать такой логике, то пенсионер, да и цирюльник тоже, могли пользоваться услугами туристской фирмы, возглавляемой Тедом Густавсоном. Если бы Густавсон исчез раньше Голдсмита, то напрашивалась версия: Голдсмит ограбил Густавсона и сбежал с деньгами. Но это скорее фантазия, чем рабочая версия. И тогда при чем тут Шмид? А это ключевой вопрос.
Когда Бруно решил, что надо бы проверить, где стригся Вольфганг Шмид и кто был его туристским агентом, раздался телефонный звонок. Лаура Криспи по каким-то делам оказалась в Сент-Ривере и хотела переговорить с ним. Райновски пригласил ее в свой магазин.
Посетителей не было, и Бруно мог уделить госпоже Криспи время для беседы. Они поднялись наверх.
Лаура сочла необходимым объяснить свой визит.
– Я все-таки решила, что должна вам кое-что рассказать. Я долго колебалась, но вам удалось произвести на меня впечатление. Благоприятное впечатление. Я все ожидала, когда же вы меня спросите, что мне известно про Вольфганга Шмида. Но у вас хватило терпения, а может быть, и такта… – Лаура вдруг умолкла, словно потеряла некое связующее звено.
Бруно мысленно поблагодарил себя за то, что воздержался от этого вопроса, хотя тот вертелся на языке. Он-то как раз рассчитывал, что Лаура начнет разговор на эту тему сама. И, кажется, дождался.
– Я не сомневался, что вам было кое-что известно об этом, – как можно спокойнее произнес Райновски.
– Да, – согласилась Лаура, стряхнув оцепенение. – Речь пойдет о семейной тайне, так что…
– Да-да, вы можете на это рассчитывать, я вам уже говорил, что не работаю на прессу, так что, все останется между нами.
– Хорошо, что вы это понимаете, господин Райновски. Лотар Шмид довольно симпатичный молодой человек, и мне совсем не хотелось бы бросать тень на его имя. Хотя, кажется, газетчики так и не докопались, что Гюнтер Пфлегер и Вольфганг Шмид – один и тот же человек. За это надо благодарить полицию… Впрочем, дети за отцов не отвечают, не говоря уже о дедах.
– О дедах? – непроизвольно вырвалось у Бруно.
– Семейная легенда гласит, что Гюнтер поссорился со своим отцом и потому сменил имя.
– Если бы все так поступали, то в мире бы воцарилась великая путаница.
– Разумеется. Это была не просто ссора, а, скорее, столкновение. Гюнтер не хотел иметь ничего общего со своим отцом.
– Я, кажется, догадываюсь, о чем речь.
– Да, господин Райновски, – энергично закивала Лаура, – вы правы. Хельмут Пфлегер служил в гестапо. Его чин был довольно низок, кажется, лейтенант, но это не меняло дела… Юношеский максимализм, знаете ли. Гюнтер не мог с этим смириться. Он порвал с отцом, как только узнал об этом. А узнал он об этом случайно: какое-то старое письмо попало ему в руки. А через год, достигнув совершеннолетия, он сменил имя и фамилию. Мать советовала ему выбрать новые из англосаксонских, но у Гюнтера был тяжелый акцент, в любом случае выдававший его немецкие корни.
– А как Хельмут оказался в Сент-Ривере?
– В сорок четвертом он попал в плен к союзникам, но ему удалось бежать. Какое-то время прятался в лесу, питался ягодами – дело было в июле – а затем добрался, кажется, до Остенде, где, воспользовавшись прекрасным знанием французского языка, устроился кочегаром на грузовое судно, идущее в Штаты. Там он прикинулся антифашистом, бежавшим из немецких застенков, а в дальнейшем уже перебрался сюда.
– А семья?