Кракен

— Серьезно?

— Сект-убийц у нас с избытком.

— Это точно.

Членам некоторых из таких сект Коллингсвуд и самой доводилось прихватывать. Сестры Виселицы, Ню-Потрошители, теологи ницшеанского китча. Они походили на самых грубых читателей Колина Уилсона[70], де Сада и Сотоса, поклонников жанра банальной «трансгрессии», вывернутого наизнанку морализма. Прославляя то, что неизвестно почему именовали «волей», они поносили человечество — «стадо баранов» — и славили убийство. Заурядность этих сектантов не означала, что они не представляют опасности, не совершают зверств во славу, кому бы они там ни совершали жертвоприношение — лавкрафтианскому божеству или индийской Кали. Даже когда они вас убивали, вы не переставали их презирать.

— Эти — совсем не то, что знакомое нам отребье, — сказал Варди. — Наемниками их можно назвать только условно. Смысл существования оружия — не убийство, а само оружие. Поначалу это сильно отдавало язычеством.

— Не позволите вставить словечко старику? — попросил Бэрон. — Простите, что вмешиваюсь…

Варди и Коллингсвуд смотрели друг на друга, пока девушка не ухмыльнулась.

— Вы с кем-нибудь из них встречались? — спросила она у Варди.

— Так вы против? — сказал Бэрон.

— Они заболели, босс, когда-то давно, — объяснила Коллингсвуд. — Но я так и не смогла разобраться, что вообще за тема с этими их пушками.

На их праплемя напала тайная болезнь, отравлявшая им жизнь. Все, к чему бы они ни прикоснулись, оживало и пускалось вскачь: столы лягались, стулья брыкались, книги танцевали, неодушевленные предметы вели себя неистово и встревоженно, будто новорожденные. Мидас не мог съесть бутерброд из золота, и точно так же все эти векторы, Лайфозные Мэри[71], не могли съесть бутерброд с сыром, все составляющие которого вдруг испытывали непреодолимую тягу метаться туда-сюда.

— Это была мутация, — сказал Варди. Он произнес это осторожно и с нейтральным отвращением. — Адаптивная мутация.

— Это плохо? — спросила Коллингсвуд, увидев, как изменилось его лицо.

— Плохо для кого? Очевидно, мутация спасает.

Возможно, это случилось из-за тщательного ухода, которого требовали кремневые ружья, суетливые животные, плюющиеся свинцом; возможно, из-за подавляемого недовольства жизнью. Так или иначе, их огнестрельное оружие оживало теперь в более спокойной, не столь энергичной манере — любое средство уничтожения, попадавшее им в руки, становилось самовоспроизводящейся машиной.

— Пули — это оружейные яйца, — пояснила Коллингсвуд Бэрону, не сводя глаз с Варди.

Фермеры сдавливали священных металлических животных ради ускоренного созревания, оплодотворяли их путем продувки кордитом, заставляли откладывать яйца, искали теплые места, полные питательных веществ, прятали оружейных младенцев глубоко в костяных клетках, пока те не вылуплялись.

— Одного я никогда не понимала, — продолжала она, — почему все это делает их задирами.

— Они ухаживают за своим скотом, — сказал Варди. — И находят для него гнезда.

Он посмотрел на часы.