Стезя смерти

— Не понимаю… — он подошел ближе, нервно отирая лоб ладонью, снова остановился, переводя взгляд с сослуживца на обезображенное тело на каменном полу. — Не понимаю… Как это могло произойти? Ведь охрана…

— Ложится рано! — рявкнул Ланц так, что страж вздрогнул. — Доблестный воин Друденхауса изволили почивать! А этот хренов виртуоз размотал повязку с ноги и — на решетку! Это как надо дрыхнуть, чтоб не услышать, что рядом, в пяти шагах, по огромной железяке долбит пятками удавленник! Или, может, это ты его пристроил, а?

Страж сжал зубы еще плотнее, так что кожа на скулах натянулась, и побледнел; Райзе покривился:

— Хватит, Дитрих.

Курт медленно развернулся и вышел из подвала; поднявшись на первый этаж, остановился, расстегнув воротник, и, глубоко вдохнув, прошагал к входной двери. Потом вернулся обратно, не зная, куда себя деть и что о себе думать.

— Зараза… — пробормотал он сорванно, долбанув кулаком в раскрытую дверь на площадку подвальной лестницы, потом еще раз, зло закусив губы, напоследок двинул ногой, и тяжелая створка ударилась о стену. — Гадство! Дерьмо!

Вернуться в камеру, где на полу распласталось неподвижное тело, он себя заставить не мог, не мог уйти, и лишь метался, меряя шагами пятачок перед спуском вниз.

— Психолог доморощенный… — с отчаянием пробормотал Курт, приостановившись лишь на мгновение, и сорвался почти на крик, снова исступленно лупя невезучую дверь: — Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Дьявол!

— Сомневаюсь.

От голоса за спиной стало тошно; вмиг остыв от своего внезапного бешенства и подавившись последним словом, он медленно обернулся, встретившись с темным, угрюмым взглядом Керна.

— В наши дни, — мрачно сообщил обер-инквизитор, — уже не принято заявлять, что ночью приходил Дьявол и сломал арестованному шею… Ко мне, Гессе. Немедля.

Курт не произнес в ответ ни звука, ничего не говорил, идя следом за Керном по лестнице наверх, а когда он снова оказался напротив стола начальства, как и день назад, слова оправдания застряли в горле. Керн молчал тоже — стоя у окна спиной к нему и глядя на улицу, словно забыв о нем. Минуты шли — бесконечные и тягостные; заговорить Курт не решался, продолжая стоять посреди комнаты, сцепив за спиной руки, глядя в пол и предчувствуя самое скверное. Когда Керн, наконец, заговорил, он вздрогнул.

— Я слушаю, — коротко бросил обер-инквизитор, обернувшись, но к столу не сел, лишь прислонившись к стене спиной.

Курт говорил через силу, не поднимая головы и едва собирая слова вместе, все больше напоминая себе Отто Рицлера минувшей ночью; Керн внимал молча, не задавая вопросов, и по временам возникало чувство, что тот попросту перестал его слышать, а когда он закончил, в комнате еще долго царило все то же склепное молчание.

— Я ведь говорил на родном для тебя языке, разве нет? — наконец, снова заговорил обер-инквизитор, все так же хмуро и негромко, сев все-таки к столу. — Я говорил, что на допросах должен присутствовать кто-то из старших следователей. У тебя проблемы с памятью или со слухом?

— Я… — Курт запнулся; ответить было нечего — ни одного уважительного основания в голову не приходило, объяснений не было никаких, кроме самого заурядного азарта. — Простите. Виноват.

— Разумеется, виноват. Я и без твоих объяснений знаю, в чем твоя проблема, Гессе. В том, что ты хотел поутру гордо шлепнуть мне на стол отчет о раскрытом деле!

— Неправда, — возразил Курт тихо и вздрогнул снова, когда Керн грохнул кулаком по столу, повысив голос:

— А что тогда?! Почему мои приказы не исполняются?! Ты здесь, Гессе, в этом городе, под моим руководством, чтобы учиться! Потому что ты ни хрена еще не знаешь и не умеешь! И ты это сегодня доказал!

— Я не понимаю, что… что я такого мог сказать, почему он…