— Значит, — возразил Курт твердо, — работать будем круглые сутки. Если потребуется — без сна.
— Лучше раздельно: двое в замке и один в доме — ты; тебе будет легче, кое-что ты там уже знаешь.
— Не думаю, что Керн дозволит мне делать это в одиночку, Дитрих, хотя мысль, безусловно, дельная. Возьмешь на себя убедить его? — Ланц отвернулся, не ответив, и Курт наставительно кивнул. — Вот так-то. Идем, уже полдень, и времени все меньше.
Ланц взглянул в его сторону искоса, постукивая по столу пальцами, и Курт нахмурился:
— В чем дело?
— В твоей жажде деятельности. Ты в порядке?
— В полном, Дитрих, — отрезал он жестко. — Но если ты продолжишь допекать меня вопросами, я в самом деле взбешусь. Давайте-ка раз и навсегда подведем черту, — подытожил он, переводя взгляд с него на Райзе, внезапно притихшего. — Я в себе, способен работать и, невзирая на то, сколько раз за последнее время мне ткнули в морду моей неблагонадежностью, работать буду как должно.
— Перестань, академист, ни Дитрих, ни я тебя ни в чем не обвиняем и не подозреваем, просто тревожимся. И поверь, наше докучливое внимание — для…
— …моего же блага. Я знаю. Я то же самое сказал Беренике Ханзен, сажая ее за решетку. И если мы закончили с обсуждением моего душевного состояния и вопросов доверия, то, может быть, мы займемся делом? Я пойду вперед, — довершил он, направляясь к двери, и уже на пороге, не оборачиваясь, добавил: — К Керну с просьбами зайдите сами. Боюсь, если я стану просить его о чем-то, он заподозрит неладное.
Когда, выйдя, Курт позвал за собой подопечного резким кивком, тот вздохнул столь понимающе, что стало ясно: подслушивал, однако сейчас у майстера инквизитора не было ни желания, ни сил отчитывать любопытствующего.
По лестнице он спустился, не оборачиваясь, чтобы взглянуть, поспевает ли Бруно следом, так же стремительно вышагал на улицу и, не задерживаясь, двинулся по ней прочь — но не напрямую к дому за каменной оградой. Войти туда в одиночку он не мог — тогда Керн и впрямь стал бы подозревать его во всех смертных грехах, а мяться у двери в ожидании сослуживцев было бы глупо и, кроме того, чревато мелкими, но досадными неприятностями вроде прохожих, могущих как просто одарить его косым взглядом, так и ввязаться в перебранку.
Прохожие косились на него и сейчас, и невольно подумалось о том, что более его не окружает ничто — лишь это. Косые взгляды горожан, для которых он навеки кто-то инородный, словно демон, не имеющий отношения к человеческому роду, косые взгляды подопечного, для которого он вечный надзиратель, взгляды сослуживцев и начальства, для которых он человек с бесчестным прошлым и теперь — с подозрительным настоящим. Прямо, в открытую, пусть и с вызовом, на него был направлен только один взгляд — той, что сейчас сидела в подвале Друденхауса на каменном холодном полу.
— Чего тебя сюда занесло? — вторгся в его мысли негромкий и настороженный голос Бруно, и Курт встряхнул головой, приходя в себя и силясь понять, что, в самом деле, он делает на этой улице и почему она кажется столь знакомой. — Тебе, как будто, надо в другую сторону.
Курт не ответил, остановившись в десяти шагах от дома с полукруглым слуховым окном чердака, глядя на его стены с невнятным чувством, неопределимым и неясным; подопечный толкнул его в бок:
— Твое инквизиторство, уснул?
— Подожди тут, — неожиданно для самого себя бросил Курт и, перейдя улицу, толкнул дверь дома, войдя без стука и не спросив дозволения.
Память не подвела, и время мало что изменило — пекарская лавка по-прежнему была на месте, почти такая же, как тринадцать лет назад, когда он бывал здесь в последний раз. Но, если когда-то здесь вечно толклись любители выпечки и хлеба «с жару», то сейчас внутри царила тишина, а вместо былого аромата печеного теста витал запах старого дерева и пыли, сквозь который хлебный дух пробивался едва-едва.
Курт медленно прошелся вдоль стены, проведя ладонью по неровной поверхности; на перчатке остались серые следы пыли. Прилавок, стена позади которого отделяла лавку от кухни и жилых комнат, был так же неопрятен, место торговца за ним — пусто, и все вокруг было пронизано безлюдьем и тишиной.
— Хозяева? — окликнул он пустоту, и в ответ нескоро послышались спешные шаги — немного шаркающие и неловкие.
Старуха, выглянувшая на его голос, была ему чуть выше плеча; а ведь когда-то, вспомнилось, она казалась огромной и грозной, неколебимой, словно медведица у входа в свое логовище. Или, может, просто старость изогнула спину и склонила к земле?
ebooksa