— Неправда, я вас люблю, — улыбнулась та, и снова подумалось — те же бы слова, но не здесь, не для них… — Что ж вы всё стоите, господин дознаватель?
— Вы позволите? — уточнил Курт, приблизившись к скамье напротив, и та удивленно округлила глаза:
— Господи, какие теперь учтивые господа стали служить в Инквизиции!.. К слову сказать, майстер Гессе, коль скоро вы так обходительны и привержены правилам — могу я взглянуть на ваш Сигнум? Если мне не изменяет память, у меня есть право потребовать его предъявления, когда ко мне обращается некто, представившийся следователем Конгрегации.
Курт снова на миг оцепенел, растерявшись еще ему самому неясно, отчего; Маргарет фон Шёнборн игриво пожала плечами:
— Да, майстер инквизитор, я ваш ночной кошмар: человек, знающий свои права при общении с вам подобными… — она улыбнулась вновь, сбавив голос и глядя снизу вверх заговорщицки: — Разумеется, это чистой воды любопытство, но вы ведь мне не откажете, верно?
Последние слова прозвучали едва ли не шепотом, и во взгляде фиалковых глаз как будто мелькнуло что-то, отчего фраза стала двусмысленной и отягощенной словно бы намеком, обещанием…
— Нет. — Курт шагнул вперед, выдернув из-за воротника цепочку медальона и опасаясь, что вот-вот задрожит рука. — Вам я отказать не смогу.
— Отрадно слышать, — донеслось в ответ и вовсе чуть различимо, и (нет, не почудилось!) взгляд замешкался в его взгляде чуть дольше, чем требовалось; он подступил почти вплотную, склонившись, держа медальон на ладони.
Маргарет фон Шёнборн протянула руку, коснувшись стальной поверхности, провела тонким пальцем по чеканным буквам «SM» и цифрам, и захотелось сорвать перчатку, сейчас же, немедленно. Сейчас как никогда в жизни он проклинал все, что случилось, проклинал того, по чьей вине теперь он не может надеяться даже на такую малость — просто испытать прикосновение этой руки…
— Тысяча двадцать один; это ваш номер при выпуске?
— Повторю, что вы хорошо осведомлены, — подтвердил Курт, ожидая, когда же она пожелает взглянуть, что выбито на обороте Знака, когда перевернет медальон, неизбежно дотронувшись при этом до его ладони — пусть через перчатку, все равно, пускай хоть так…
Глаза цвета первой фиалки поднялись к его лицу, снова промедливши на один лишний миг…
— Ваша некогда тайная академия становится все более знаменитой, майстер Гессе.
Курт молча ждал, не отрывая взгляда от того, как ее пальцы скользнули к кромке медальона, и, наконец, коснулись…
Маргарет фон Шёнборн, перевернув Знак, оставила его лежать на своих пальцах, а их — на его ладони, и сердце встало, перестав биться на миг, на миг перехлестнуло дыхание; медленно-медленно тепло ее руки проникало сквозь тонкую кожу перчатки, касаясь его кожи, и оттого стало горячо — не ладони, а всему телу, с макушки до пят…
— «
—
— Разве? Справедливость немилосердна, вы не находите?
— А милосердие несправедливо, — договорил Курт, молясь о том, чтобы она продолжала смотреть на выбитую в Знаке надпись, чтобы эти пальцы так и лежали в его ладони; Маргарет фон Шёнборн снова вскинула к нему глаза, приподняв брови: