— Что делаете вы здесь?
Дин поднял брови:
— У меня к тебе тот же вопрос.
— Сто шестьдесят лет тому назад я был на полях сражений Юга, — отозвался Кастиэль с отсутствующим видом. — Я шествовал среди погибших и забирал их души в райский сад. Сейчас же… — что-то промелькнуло на его лице так мимолетно, что Дин едва успел распознать выражение: то была надежда. — Сейчас же я исцеляю снова.
— Кас, — Дин покачал головой. — Ты же понимаешь, что все эти шуты здоровехоньки, правда?
Кастиэль помрачнел, но ничего не ответил.
— Видишь? — Дин пихнул носком ботинка ближайшего «раненого», и тот изобразил очень натуралистичный крик боли. — Это показуха. Их хобби. Ну, как у тех парочек, которые натягивают костюмчики пушистых зверушек[14] и…
— Дин! — прикрикнул Сэм.
— Прости, — Дин повернулся к подавленному ангелу и пожал плечами.
Ангел оглядел палатку, вздохнул, снял белый халат и уронил его на пол. Пряча глаза, он стянул со спинки стула свой плащ и накинул на плечи. Когда он снова развернулся к братьям, лицо его ничего не выражало. Надежда ушла, исчезнув под маской угрюмой решимости.
— Меня ждут более неотложные дела, — сообщил Кастиэль.
— Большая охота на Бога, — понимающе сказал Дин. — Скажи-ка, а Он — фанат Гражданской войны?
— Я нашел зацепку. Один из первых свидетелей.
— Это как почтовая невеста[15]?
— Первые свидетели — редчайшие божественные создания. Так называют тех, кто преломил хлеб с самим Иисусом.
— Шесть ступеней Иисуса[16], что ли? — уточнил Дин.
— Не шесть. Один.
— И с чего ты решил, что он расколется?
— Я на это надеюсь. Кто бы он ни был, он мне ответит.
— Конфиденциальность — это, разумеется, круто, но давай смотреть…