На уровне третьего этажа я понял, что лечу точно к своей родной лоджии, стекло в которой сейчас было сдвинуто, и там виделись два тусклых огонька сигарет. Пожалуй, это был шанс, единственный шанс, хоть как-то зацепиться за некогда близкий мне мир. Высунув из рукава трехпалую клешню, я попытался схватиться за прутья ограждения — они предательски выскользнули. Но, к счастью, пришли на помощь бельевые веревки, натянутые вдоль нашей лоджии, на миг я запутался в них и успел схватиться за окостеневший на морозе Зинкин халат. Крепко держась за хрустящую ткань, я всплыл к отодвинутому стеклу, откуда сладко несло табачным дымом и теплом. Тут же увидел свою двоюродную сестру с тещей, стоявших ко мне вполоборота.
— Лидия Петровна! — негромко позвал я. — Стекло еще чуточку отодвиньте. — В этот момент одна из прищепок на Зинкином халате отскочила, и я поднялся выше, так, что зубы мои встретились с бетонным углом пятого этажа, а голые ноги со всем остальным оказались ровно против изумленного лица Лидии Петровны.
Она взвизгнула совершенно дурным голосом и запричитала что-то из Библии.
— Это я, зятек! Умоляю! Замерз слишком, — крикнул я, стараясь втиснуть обнаженную часть тела на лоджию.
— Зин! Это свои! Свои пришли! — заорал снизу Пашка.
— Зинка! — раздался похожий на сирену голос двоюродной сестры. — Скорее сюда! К тебе тут педерасты зеленые лезут! Ах ты гадина! Гадина такая! — Она схватила что-то тяжелое и принялась молотить меня по ногам и другим частям тела, приговаривая: — Маньяк! Извращенец балконный!
— Дорогие мои, сжальтесь! — стонал я, все еще пытаясь пробиться к заветному теплу домашнего очага, но чья-то злая сила толкнула меня прочь, и я полетел, поднимаясь выше над пятиэтажкой, в сторону стадиона и парка.
Более получаса Пашка преданно бежал за мной, удивляя редких прохожих возгласами:
— Серега, не улетай! Держись! Держись, друг!
Некоторые принимали его за полоумного, другие поднимали взгляды к ночному небу и восхищенно восклицали:
— О! Смотрите! Смотрите! Чебурашка без штанов летит!
Возле парка гравитация снова начала обретать надо мной желанную власть, и я полетел ниже, цепляясь ремнем за верхушки деревьев. Потом, потяжелев от инея, насыпавшегося в брюки, опустился еще метров на пять. Вскоре Павел изловчился поймать меня за штанину и поволок к новостройкам нашего микрорайона — я слишком замерз, чтобы осилить обратный путь домой.
В одном из подъездов Глотов, устроившись возле батареи отопления, постарался привести меня в более сносный вид и, пока я грелся, вскрыл бутылку пива.
— Не могу я больше, — оправдался он, понимая опасения, завихрившиеся в моей голове. — Сил уже нет, и нервы сдают.
— Ты только «поехали» не говори. — Я теснее прижался к батарее, глядя, как волшебный напиток пенится под запотевшим стеклом.
— Не скажу… сейчас. — Он со вкусом отпил и вытер губы. — Но, придет время, очень даже скажу. Нужно только к этому времени подготовиться. Ведь должны же мы вернуть украденное — твой настоящий облик!
— Да, Паш… — Я взял бутылку из его рук неловкой клешней и тоже глотнул из горлышка. — Только я не представляю, как это сделать. Где искать Крюбрама? И возможно ли теперь что-то изменить вообще?
— А пойдем ко мне, — предложил Глотов. — У меня можно поэкспериментировать с Дверью и лучше подготовиться к нашей вылазке.
— Не, друг. Нужно сначала вернуться к Зинке. Хоть она и стерва, но поймет все и в беде не оставит. Нужно… тем более у нее сегодня день рожденья.
Отгремели, рассыпались разноцветными искрами и растаяли фейерверки — старый Новый год народ все же праздновал. И была кому-то радость, кому-то исполнение желаний, а кому-то холод, печаль и угрюмые мысли.