Враг невидим

— Что у вас чрезвычайно богатая фантазия, мистер сыщик. Но до тех пор, пока вы не раздобудете серьёзных доказательств моей вины, она именно фантазией и останется, — кажется, именно такую банальность обычно изрекают закоренелые преступники на страницах криминальных романов.

Из «допросной» Веттели ушёл в настроении тревожном и смутном.

Права была Эмили: как ни крути, а доказывать свою невиновность придётся ему самому, Поттинджер делать это не станет, он для себя всё давно решил.

Но теперь, по крайней мере, ясно, с чего начинать. Нужно выяснить, осторожно, исподволь, кто из гринторпских учителей владеет техникой отведения глаз, и составить список. Конечно, в него войдёт он сам — куда деваться? Войдёт мисс Брэннстоун, но смешно даже думать, будто ведьма такого уровня опустится до банальных убийств. Войдёт Токслей, но у него на вчерашний день алиби — похороны дядюшки. Наверняка окажется, что кто-нибудь ещё из мужчин служил в армии в молодые годы. Взять того же доктора Саргасса — выправка у него явно военная… Да, но и штатских тоже нельзя списывать со счетов. К примеру, мистер Фредерикс — химик, а химики всегда в той или иной мере сведущи в магии, и кабинет его расположен недалеко от места последнего преступления. Ещё географ как-то хвастался, что его дед был неплохим магом, держал практику в Ицене. Наследственность? А смотритель Коулман — тот и вовсе оказался гоблином…

Стоп! А если убийца не отводил жертвам взгляд, а действовал иначе? Если он наносил удар с той стороны? Это совсем другая магия и значит, и подозреваемые другие. В первую очередь, конечно, гоблин, ему другая сторона — дом родной. А во вторую… Ну да, во вторую — лорд Анстетт, дальний потомок окаянных тилвит тег и вообще какое-то чудовище. Как ни крути — расклад не в его пользу! Плохо, ох как плохо, что Коулман видел его с той стороны! Он единственный, кто может рассказать об этом полиции. Остаётся лишь надеяться, что школьному смотрителю не захочется афишировать свою нечеловеческую природу и выдавать людям тайну Старшего Народа… Но если именно Коулман — преступник, старающийся свалить свою вину на новичка, тогда он, конечно, молчать не станет. То-то Поттинджер будет рад!..

Такой уж создали боги нашу жизнь, что за удовольствия рано или поздно, так или иначе, но приходится расплачиваться. Окончились внеплановые «краснушные» каникулы, начались суровые учебные будни, по два-три лишних урока каждый день. Тут уж стало не до убийств и не до расследований оных — быть бы живу!

От чересчур напряжённой жизни у Веттели к четвергу напрочь пропал голос. Он уже и раньше начинал давать сбои, но на этот раз сел окончательно. Встал утром — а голоса-то и нет, одно только жалкое шипение.

— Пустяки, — сказала Эмили, — медицина это не лечит. Иди скорее к Агате, она знает средство.

Средство оказалось горьким как хина, а может быть, ею и являлось, интересоваться составом Веттели не стал — себе дороже. Был случай: солдат из его роты нечаянно узнал, из чего варят снадобье от страшной такхеметской лихорадки, вызывающей воспаление мозгов. Рассказывать никому не стал, но сам пить отказался, хоть режь. Пытались вливать насильно — не помогло: колдовские целебные зелья тем и отличаются от простых медицинских препаратов, что принимать их надо по доброй воле, иначе не подействуют. Так и вышло, так и пропал человек.

Поэтому Веттели без лишних разговоров выпил, что было велено, чихнул от едкого запаха… и прожёг дыру в классной доске. Так полыхнуло открытым пламенем — чудом не опалило лицо. Боевой дракон Её Величества и то позавидовал бы его огневой мощи!

— Какая интересная реакция, — сказала ведьма, — первый раз сталкиваюсь. Хотя в литературе описано. Ну-ка, чихни ещё раз, мальчик.

Не на шутку перепуганный Веттели послушно чихнул во второй раз, стараясь целить в кафельный пол. Но на этот раз вместо огненной струи из его носа или, может быть, рта — точно он не разобрал — вылетел лишь лёгкий дымок.

— Прекрасно, — кивнула Агата. — Для общества ты больше не опасен, ступай себе с добрыми богами.

— Спасибо, мисс Брэннстоун, это было впечатляюще, — потрясённо молвил Веттели великолепным бархатным контральто, таким, что хоть в опере пой, женские партии, разумеется. — Ай! Ай-ай! Но это же совсем не мой голос! Чужой! И вообще дамский! Как же я на урок пойду? — вот теперь он запаниковал не на шутку.

В результате пришлось пить ещё одну гадость, на этот раз приторно-сладкую, отдающую анисом. Голос вернулся в первозданном виде, но к началу урока Веттели опоздал, и наставница третьего курса строго взглянула на него сквозь толстые стёкла безумно старомодного пенсне.

Да, это было новшество: теперь на первые уроки (ведь все преступления были совершены утром и без свидетелей) воспитанников провожали наставники. Администрация наконец-то решилась принять хоть какие-то меры безопасности. Но Веттели уже не видел в них большого смысла: если убийца наносит свои удары с той стороны, зрители не будут ему помехой. Поделиться этим соображением он мог только с Эмили. «Ну, всё-таки это лучше, чем совсем ничего», — рассудительно заметила та.

Вечером в школу зачем-то приехал Поттинджер, и Веттели наповал сразил инспектора своей наглостью. Он сам так сказал: «Ваша наглость, капитан разит наповал!»

Дело в том, что у выпускного курса по программе начиналась стрельба по мишеням. Заниматься профанацией с луком и стрелами Веттели не хотелось, вот он и придумал: пусть от инспектора Поттинджера будет хоть какая-то польза.

С оружием-то трудностей не возникало: у самого Веттели имелся именной шестизарядный риттер и два трофейных кентуриона (ими махаджанападийских повстанцев снабжали галльские союзники). Ещё два кентуриона обещал одолжить Токслей. Пять стволов — вполне достаточно для полноценных стрельб. Загвоздка в том, где достать столько патронов, учитывая, что дальше Эльчестера гринторпцам выезжать запрещено, а в этом благословенном городке оружейного магазина или хотя бы лавки не было отродясь. Зато имелось отделение полиции, значит, наверняка и патроны водились.

С этим он к Поттинджеру и явился: так мол и так, нужна хотя бы сотня патронов калибра триста семьдесят,[13] и десятка два четырёхсотых, потрудитесь обеспечить, раз уж лишили нас свободы передвижения.