– Может быть, откроем окно? – кашляя, спросил я. В комнате висело плотное облако сизого дыма. – Вам не повредит глоток свежего воздуха. Вы слишком беспечно относитесь к своему здоровью…
Вот уже четвертые сутки Шерлок Холмс пребывал в состоянии жесточайшей хандры. Облачившись в серый халат, целыми днями лежал на кушетке, курил трубку и поднимался лишь для того, чтобы добраться до стола, в ящике которого хранились запасы морфиновой настойки.
Годы, проведенные в обществе великого сыщика, научили меня не беспокоить его, когда он искал уединения. Но на сей раз сплин слишком затянулся.
– Читайте же, Уотсон, – нетерпеливо повторил Холмс.
Он впервые за четыре дня проявил интерес хоть к чему-то, и это обнадеживало. Я развернул принесенную газету:
– Тридцатого августа сего года у жены доктора Бенджамена Прюэтта родился сын…
– Несомненно, прекрасное известие. Однако я не расположен к праздному чтению. Листайте дальше, Уотсон, найдите лондонские новости.
– Чудовищное убийство в Ист-Энде, – прочел я. – Вчера, ранним утром, в темном переулке Томас-стрит случайными прохожими было обнаружено тело молодой женщины. У жертвы перерезана гортань, вскрыта брюшная полость, вынуты внутренние органы…
Горло перехватил спазм, я замолчал и откашлялся.
– Он вернулся, – кивнул Шерлок Холмс и вдруг спросил: – Скажите, Уотсон, вы ее видите?
Я проследил за его взглядом:
– Разумеется. Правда, вашу этажерку скоро будет трудно разглядеть из-за груды бумаг…
– Нет, не этажерку. Ее. Даму в белом, – мой друг указал пальцем в угол. – Понимаете, Уотсон, этот призрак досаждает мне уже две недели.
Я внимательно всмотрелся в его лицо – остекленевшие глаза, покрасневшие воспаленные ноздри…
– Дорогой Холмс, прошу: не злоупотребляйте хотя бы кокаином…
Он долго сверлил меня тяжелым взглядом, потом вдруг улыбнулся.
– Я могу не волноваться и отправляться в приемную? Сегодня много пациентов.
Холмс кивнул. Я ушел, совершенно успокоенный: он умел держать слово.
Вернувшись поздно вечером, я услышал звуки скрипки и порадовался за друга: период хандры сменился периодом созерцания, который, в свою очередь, должен был перетечь в период деятельности.
Смена настроения не заставила себя долго ждать: утром Холмс спустился в столовую, свежевыбритый, подтянутый, полный сил. После завтрака, бросив взгляд на каминные часы, он сказал: