– По-моему, я болен, Холмс. Мне плохо.
– Конечно, вы больны. Больны ваши нервы, болен мозг, больна душа. Ей не пошли на пользу все эти убийства. Вы безумны, Уотсон. Но я вас вылечу.
– Каким образом?
– У меня есть отличное лекарство, просто панацея, – сказал Шерлок Холмс, поглаживая револьвер. – Позвольте на этот раз мне быть доктором…
Мы сидели в гостиной на Бейкер-стрит, дымя сигарами и наблюдая в окно за кружением первых снежинок.
– Надо сказать, вы выглядите лучше, Уотсон, – одобрительно заметил Шерлок Холмс. – Поправились, поздоровели.
– Сон наладился, – кивнул я.
– Вот видите, мое лечение идет на пользу!
– Холмс, могу я задать вам один вопрос?
– Вы можете задать мне много вопросов, Уотсон.
– Почему вы все же не выдали меня инспектору Хопкинсу?
– У полиции уже есть убийца.
– Но справедливость требует…
– Справедливость ничего не требует, Уотсон. Она, как обычно, молчит. Нельзя сказать, что я допустил оговор невиновного. Захария Стоун был соучастником Потрошителя. К тому же он мертв. Вряд ли его волнуют дела земные…
Мой друг замолчал, выпустил клуб ароматного дыма, задумался о чем-то, небрежно держа сигару. Я смотрел на его чеканный профиль, и на душе становилось теплее.
– Спасибо, Холмс.
– О, не стоит благодарности, Уотсон. Всегда говорил, что интересуюсь процессом поиска истины, а не мифической справедливостью. Истину я установил, сообщать ее полиции – не мое дело. Здесь у меня свой интерес: я не мог потерять лучшего друга.
– Дружить с Джеком Потрошителем… Вы безумец, Холмс.
– Как и вы, Уотсон. Но мы обязательно вылечимся. Впрочем, это не имеет никакого значения для наших новых расследований, которые, несомненно, еще будут.