Волки и медведи

– Вот же ерунду затеял, – неожиданно сказал Муха. Здравый смысл в нём осуждал Канцлера, а безрассудный восторг перед приключением теплился особым негасимым огонёчком поодаль, где не дуло. – Мы хоть понятно за чем ходили, и притом в хорошее время года. И не настолько, как выяснилось, далеко. Не в самую гущу, да? А он думает, раз у него армия, то можно и в гущу. Ну не зимой же!

– Ерунду не ерунду, – сказал Фиговидец, – а что затеял, то и сделает. Спроси Разноглазого, остановится такой человек перед чем-нибудь? А что зима, так это даже лучше. Вызов стихиям. И всем тем, которые рассчитывают за спиною стихий прогуляться.

– Но что он может один? – спросил тогда Муха.

– Один он может чертовски много. Для созидания именно один и требуется. Это разрушают всей толпой.

– Ты шутишь!

– Он не шутит, он смеётся.

Это сказал Молодой. Он откуда-то подкрался, стоял и слушал, ухмыляясь.

Фиговидец удивился, но промолчал. Такая у него отныне формула общения.

– Но ты не боись, над ним тоже похохочут.

Да, не больно-то промолчишь.

– Как волки озорничали, себя величали, – в сторону, но отчётливо пропел фарисей.

Молодой убрал руки за спину.

– Платонов здесь банкует, – сказал он. – А в чистом поле хозяин кто?

– Ветер, – сказал Фиговидец.

– Ты? – сказал Муха.

– Тот, кто за спиной стихий, – сказал я. – Пойду пройдусь.

Дверь кабинета была полуотворена, и, судя по молодому взволнованному голосу, у Канцлера уже был посетитель. Я остановился на пороге и навострил уши.

– Что значит «неблагонадёжные»? Я не хочу быть в экспедиции конвойным. Проще их не брать, чем взять и не верить.

– Вы слишком полагаетесь на романтическую литературу, Сергей Иванович, слишком полагаетесь. Это моя вина. – Канцлер уставился в окно. – Будь по-вашему.

Грёма тем временем увидел меня и принахмурился.