Повелители сумерек: Антология

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ну и бардак, — брезгливо сказал визитёр, оглядевшись. — Даже хуже, чем я предполагал. Да и хозяин выглядит под стать обиталищу. Что, друг мой Олежка, была бурная ночь? На вот, поправься.

Витька извлёк из-за пазухи чёрного, до пят, плаща поллитровку и протянул мне. Я сглотнул слюну. Выпить мне было нужно, необходимо. Проклятие, я не хотел брать водку из его рук! Я…

— Пойдём на кухню, — сказал я угрюмо. — Стаканы сейчас соображу. Зажрать только нечем.

— Я не собираюсь зажирать, — с прежней брезгливостью сообщил Лопух. — И пить не стану. Но ты давай, не стесняйся. Опохмелись, а потом мы поговорим. У меня к тебе предложение.

Я сидел на незастеленной кровати, исподлобья глядел на развалившегося в продавленном велюровом кресле Лопуха и мучительно размышлял, издевается он надо мной или говорит всерьёз. То, что он назвал предложением, было нелепо. Это было несуразно и дико, ничего более идиотского я в жизни не слыхал.

— Ты шутишь? — робко спросил я наконец.

— Нисколько. Я делаю тебе предложение. Коммерческое, если угодно. Я забираю то, что у тебя есть, и плачу за это. Сделка пожизненная, если я откажусь от своих обязательств, соглашение немедленно потеряет силу и товар к тебе вернётся.

— А если от обязательств откажусь я? — спросил я туповато.

— Тебе этого сделать не удастся. Сделка односторонняя, продавец расстаётся с товаром навсегда, отказаться может лишь покупатель. Только такого ещё не случалось. И, думаю, не случится.

— Витя, у тебя в роду психи были?

Он заливисто рассмеялся. Мясистые губы ходуном заходили на узком, обтянутом бледной кожей костистом лице.

— Психи, — выговорил он, отреготав. — У меня. Психи. Смешно. В общем, так, Вронский. Не будем толочь воду в ступе. Я составляю купчую, ты подписываешь. Через десять дней, в ночь полнолуния, как велит древний обычай. Ты добровольно отдаёшь мне то, что досталось тебе по недоразумению, я в ответ обеспечиваю тебя до конца жизни. Деньги неограниченно. Тряпки, тачки, цацки — какие пожелаешь. Бабы — любые. Хочешь, можешь укладывать их в койку штабелями, хочешь — в розницу. А хочешь — к тебе вернётся эта, как её, Инга. Ты ведь, по сути, однолюб, Вронский?

— Откуда ты знаешь про Ингу?

— А я всё о тебе знаю, Олежка. Всё. — Лопух одарил меня своей обычной придурковатой ухмылкой. — Кураторам пристало знать о подопечных всё.

— С каких дел ты вообще называешь себя моим куратором?

— Я не называю. — Ухмылка исчезла. — Я и есть твой куратор. Тот, который полагается каждому из вас.

— Каких ещё «вас»?

— Вас. Ошибок природы. Тех, которые переступили черту, забравшись слишком далеко.

Я поднялся и двинулся на кухню. Налил до краёв в стакан, залпом его опорожнил и потащился обратно в спальню. Лопух сидел в прежней позе на прежнем месте.

— Вот что, куратор, — сказал я, постаравшись вложить в последнее слово по максимуму сарказма. — Я думаю, что ты псих. Но это не важно. Талант — мой, тебе понятно? Мой. Ни в шутку, ни всерьёз я не собираюсь им торговать. Никаких купчих подписывать не стану. Понял? Теперь можешь убираться вместе со своими деньгами, бабами и тачками. Которые, ко всему прочему, наверняка липа.