Я послушно отправился в горницу. Лёг, но сразу заснуть не смог. Было слышно, как бабушка водит тётку по дому и, словно маленькую, убеждает: «Смотри, на кухне никого нет… и в прихожей никого. Видишь — дверь закрыта. Хорошо, эту щеколду мы тоже закроем. Да, и эту…» В ответ слышалось бессвязное лепетание Клавы. Из невнятного потока слов то и дело всплывали «собаки» и загадочный «ОН». Похоже, «пророчество» Вовки начинало сбываться. Тётка помешалась. Но как насчёт собачьего лая, который я слышал спросонья? Зловещие загадки продолжали множиться.
Всё утро Клавдия не выходила из своей комнаты. Она часто звала к себе бабушку, просила пить «заряжённую» воду. На почве ночных кошмаров у тётки разыгралась лихорадка.
Настало время вызвать доктора. Однако ближайшая поликлиника располагалась там же, где и почтамт. На главной площади, под защитой бронзового вождя.
— Я пойду схожу за врачом, а ты помогай тёте Клаве. Не отходи далеко, — велела бабушка. — Приноси ей компот — на кухне стоит, в бидоне, я с водой развела. Вставать не давай. Вот марлевая повязка. Повяжи, а то ещё, чего доброго, заразишься.
Продолжая бомбардировать меня инструкциями, бабушка собралась, накрасилась и наконец отправилась за врачом, распространяя вокруг густой запах дешёвых духов.
В каменном дворе стало пусто. Сверху вновь опустилась тяжкая пята полдневного зноя. Блекло-синее небо нависло над крышами Ельца, безрадостное и однообразное, точно одинокая старость.
Я оглянулся вокруг и на мгновение словно вынырнул из океана мальчишеских грёз, ощутив под ногами твердь нашей скорбной реальности.
Я представил себе, как шумный, заполненный жизнью двор постепенно возвращается к тишине, как ветшает старый дом, пустеют амбары и флигеля. Больше не шлёпают по каменной стёжке босые ноги маленьких проказников. Протяжный стол, за которым вечерами собиралась вся семья, становится сначала верстаком, потом просто ветхой развалиной в глубине заброшенного овина, а затем, в одну из голодных страшных зим, превращается в растопку для печки. Я представил, как один за другим обитатели этого старого оплота уходят во внешний мир, и он убивает их: постепенно, истощая стареющие тела, или мгновенно, посредством воды, огня или фашистской пули. «У землемера было восемнадцать детей. Клава — самая младшая», — вспомнил я слова Вовки Пичугина. Младшая и последняя.
Мне стало очень жалко тётку. Я бросился в дом. Нужно как-то помочь, поддержать. Что там бабушка говорила про компот? Я вихрем влетел на кухню. С трудом наклонил тяжёлый бидон и до краёв наполнил большую эмалированную кружку красноватой жидкостью.
Я застал Клавдию в состоянии странной ажитации. Предметом волнения тётки была «грозовая» брошь. Пожилая женщина тянулась к ней так, словно в чёрном овале заключался корень всех её желаний и помыслов. И в то же время что-то не давало ей добраться до броши. Что это было? Сомнение, слабость или страх? Я не мог сказать.
Завидев меня, Клавдия прекратила свои попытки подняться и вцепилась в предложенную кружку с компотом. Опорожнив её до половины, тётка как будто немного успокоилась.
— Послушай, дружок… — Клавдия сделала ещё один большой глоток, — послушай, мне нужно… нужно вот это, — Она указала на брошь. — Я… мне кажется, я должна… Должна попросить…
— Вы хотите, чтобы я принёс?
— Да-да, дай мне её. Понимаешь, я бы и сама взяла, да ноги на пол мне не спустить. Иначе найдут, разорвут. Люба говорит, нет никого, да я-то знаю: здесь они где-то. Прячутся. Ждут. А я так рассудила: извинюсь перед ним, попрошу прощения, он их и прогонит. Только вот до брошки никак не дотянусь. Дай мне её! Дай мне её сейчас!
Мои опасения подтвердились. Тётка была совершенно безумна. Однако я решил не расстраивать её ещё больше и, подойдя к комоду, взял брошь. Тёмный камень был холодным на ощупь. Я хотел передать украшение тётке, как вдруг что-то врезалось в оконное стекло снаружи. От неожиданности я разжал пальцы, и тяжёлое украшение с глухим стуком упало на пол. Я наклонился подобрать брошь и увидел, что «грозовой» камень поднялся над плоскостью серебряной оправы, точно хитиновый покров на спине жука-рогача. Очевидно, от удара об пол сработала пружина, скрытая под корпусом. Я поднял украшение и, конечно, не смог удержаться от того, чтобы взглянуть на содержимое секрета.
Я не сразу осознал, что передо мной, а когда понял, то чуть снова не выронил брошь. На красной бархатной подкладке лежал иссохший, почерневший палец. Похожая на гнилой пергамент кожа собралась складками, обнажая жёлтую кость в месте, где палец отделили от тела.
Перст был принуждённо согнут по форме своего странного вместилища. Вокруг длинного, загнутого внутрь ногтя выступила мутно-зелёная субстанция. Не то запоздалый гной, не то иные выделения, свойственные мёртвой плоти.
Я с ужасом воззрился на тётку, но та, как будто ничего не замечая, продолжала тянуть руки к шкатулке. Мне оставалось только передать ей «грозовую» брошь.
Клавдия приняла подношение чуть ли не с благоговением. Положила перед собой на простыню и принялась разглядывать, словно перед ней была великая драгоценность. Затем потянула за цепочку, что висела у неё на груди. На конце цепочки оказалось кольцо жёлтого металла. Это простое украшение было слишком велико для тёткиных пальцев и, по всей видимости, предназначалось мужчине.
Клавдия извлекла почерневший отросток из шкатулки и тут же окольцевала его, приговаривая: «Кольцо на пальце — жених у ворот. Кольцо на пальце — жених у ворот». Все эти действия были проделаны совершенно автоматически, словно завязывание шнурков или чистка картофеля.
ebooksa