Короче, если есть в мире любовь с первого слуха, то это была она!
— Вы сегодня… чудесно…
Нет, прошла мимо. Ясное дело, ослепительную Франческу не для того Господь наградил красотой и талантом, чтобы она слушала комплименты бродяг. От глухой тоски Петер сел прямо на булыжник, привалясь спиной к парапету, расчехлил «Капризную Госпожу» и заиграл «Мадригал Скотного Двора». Этой пародии, сложной резкими переходами от возвышенной гармонии к мяуканью, вою собак и кудахтанью кур, лютниста обучил Антонио Тосканец — отнюдь не герцог, как его тёзка, а самый настоящий сумасшедший. В юности мастер виолы, после трагической смерти матери Антонио рехнулся на идее человеческой крови как субстанции, связанной более с рассудком, чем с животворными эманациями тела. Последние годы Тосканец бродил по дорогам Италии, в основном излагая зевакам свои теории и очень редко берясь за виолу. Сьлядек познакомился с ним во Флоренции, в таверне под вывеской «Благие намерения». И сбежал от разговорчивого Антонио через день, несмотря на уважение к его таланту: после бесед с Тосканцем снились толпы румяных, одинаковых людей, чьи жилы срослись между собой.
Закончив «Мадригал», бродяга равнодушно собрал брошенные монетки и ушёл с набережной. Он не видел, как Ла Чеккина, задержавшись у цветущей пинии, украдкой провожала взглядом нищего лютниста. Впрочем, хорошо, что не видел. Надежда — отрава хуже «аква-тофаны»: её не надо тайком подливать в вино.
Глупцы сами спешат отхлебнуть.
А в спину неслось, искушая:
В Неаполе, надо сказать, Петер Сьлядек проживал в самой настоящей гостинице «Декамерон», близ улицы Увядших Роз. На вывеске заведения какой-то местный Рафаэль да Винчи изобразил ключ к запертому сердцу, напоминавшему ворота цитадели, а ниже содержатель гостиницы, почтенный Джованни Боккаччо-младший, размашисто вывел доброжелательную сентенцию: «Оставь сомненья, всяк сюда входящий!» Неаполитанцы так и говорили приезжим: «Где остановиться? Без сомнений, в «Декамероне»!..» Петер угодил туда случайно: труппе comedia dell"arte, которая днём выступала на площади близ Палаццо Гравина, а вечерами развлекала постояльцев гостиницы в уютном внутреннем дворике, требовался музыкант. Простак Бригелла, а в жизни — хитрец-капокомико, руководитель труппы, чуть ли не в ноги кинулся: «Выручай, La Virtuozo! Иначе tre milioni diablo, нам presto finita la comedia!» Его поддержали Скарамуччо и Пульчинелло, милашка Коломбина прижалась к жертве пылким бедром, и дело было сделано.
Если ты не привык к комплиментам и женским чарам — всё, пропал. Купят тебя, братец, и продадут. Поэтому мудрецы привыкают заранее. Ну хотя бы сперва выясняют у синьора капокомико: отчего сбежал их предыдущий музыкант…
Вместо гонорара Бригелла оплачивал «La Virtuozo» кров и стол, от щедрот добавляя пять-шесть лир в неделю «на цветы синьоритам». Петер искренне считал, что он для труппы — чистое разорение, и очень стеснялся брать деньги; ушлый капокомико, глядя, как в гостиницу зачастили зрители неаполитанцы, ранее избегавшие посещать «Декамерон», лишь ухмылялся, поддерживая Сьлядека в его полезном заблуждении. Несмотря на маску Простака, Бригелла чудесно умел отличать мелкие лиры чеканки дюка Николы Трона от серебряных сольдо и золотых скудо, не говоря уж о венецианских цехинах.
— Bambino idioto! — говорил он приятелю Скарамуччо, лысому верзиле с таким густым басом, что от его монологов лопались бокалы. Разумеется, в минуты подобных откровений Сьлядека поблизости не наблюдалось. — Клянусь Santa Maria Novella, я направлю его страсть к бродяжничеству в нужное русло! Милан, Генуя, Ливорно, Флоренция, Рим! Mamma mia, я уже вижу, как нам рукоплещут толпы!
— Я всегда ценил твой талант руководителя! — утирал слезу Скарамуччо. Здесь верзила ничуточки не кривил душой, поскольку актёрский талант Бригеллы он в грош не ставил.
— А какой хорошенький! — вздыхала Коломбина.
— И как поёт «Santa-Lucia»! — добавляла стареющая Серветта, незаменимая на вторых ролях и в сводничестве. — Я всегда рыдаю, когда он выводит кантилену! А мне, между прочим, рыдать вредно, у меня грим плывёт…
Всё вышесказанное было чистой правдой.
Сегодня вечером в «Декамероне» шёл «Лорд поневоле, или На четыре кулака».
Злодей Тарталья, демонически ухмыляясь, убеждал простака Бригеллу, сержанта городской стражи, что бедняга чудом угодил в волшебную страну Фруттинбрасс-Фейри, и отныне Бригелла — великий маг, воитель, лорд и кумир пылких фруттинбрассок. Злодею в обмане доверчивого сержанта помогали Скарамуччо с Пульчинелло — один учил жертву «метать огонь-икру», употребляя внутрь натощак Знойный Артефакт, а другой фехтовал с Бригеллой на метёлках и канделябрах, будучи неизменно сражён наповал. Целью сего розыгрыша служило традиционное желание кудрявого Леандра жениться на Коломбине, дочери сержанта, но хитроумный Тарталья оттягивал заключение брака, демонстрируя выходки безумца добрым неаполитанцам по пять сольди за выходку.
Короче, здесь было всё, что нужно почтенной публике.
Во дворике гостиницы полукругом стояли лёгкие кресла-плетёнки. Часть зрителей — в основном постояльцы и приглашённые ими дамы — оккупировала балкончики второго и третьего этажей. Ещё кое-кто сидел прямо на бордюре фонтана, наслаждаясь прохладой. Сбоку на импровизированной сцене, стараясь не попасть под ноги темпераментным актёрам, ютился Петер Сьлядек. Он наигрывал всевозможные гальярды, чаконы и виланеллы, украшая действие, а временами, в паузах, даже исполнял собственные песенки, ранее снискавшие одобрение руководителя труппы. В антракте он перешёл к более серьёзным вещам, например, к сюитам Винченцо Галилеи из «Флорентийской Камераты». К сожалению, жизнь оказалась неласкова к гению-композитору: его любимый сын вместо музыки, предав фамильное искусство, увлёкся астрономией и прочими скучными до зевоты вещами. Бродяга никак не мог понять преступное легкомыслие этого молодого человека. Променять отцовский «Dialogo della musica antica et della moderna» на какие-то фазы Венеры и спутники Юпитера?! Удивляясь человеческому безрассудству, Петер иногда мечтал: ах, доведись мне родиться от чресел вдохновенного Винченцо Галилеи! Я бы никогда! ни за что!.. Лютня, лютня и ещё раз лютня!..
Увы, мечты оставались мечтами. Ни один из корифеев музыки не спешил разыскать бродягу, крича в исступлении: сын мой, блудный сын, обними своего отца! Разве что дама в полумаске бросила ему розу с балкона.
И на том спасибо.
ebooksa