— Да, его величество праздновал победу монсиньора принца над гугенотами при Шарите-сюр-Луар. Ах, крёстная, если б вы не были за границей, вы бы непременно услышали. Во Франции только и толков было, что об этом празднике. Всем кавалерам было приказано нарядиться в женские платья, а дамам в мужские, и все наряды были пошиты из наилучшего зелёного шёлка…
— Но тебя, дорогая, там не было.
— Конечно, — с возмущением сказала девушка. — Я была тогда дитятею, да ни одна порядочная барышня и не могла показаться там. Представьте — они пировали в саду, а за столами прислуживали придворные дамы, обнажённые по пояс! А то и больше… И вот она, — голос девушки наполнился ядом, — была среди этих дам. Тогда-то её и стали называть Дианой, потому что сьер де Брантом сказал, будто тело у неё не хуже, чем у мраморной статуи Дианы-охотницы работы мастера Гужона. Диана, подумать только! И она ещё сумела убедить батюшку, будто до замужества с дядей Анри, а потом с бароном де Люс вела чистую, непорочную жизнь. Это она-то! Фрейлина «летучего отряда» королевы-матери! Даже я в своей глуши знаю, что это значит!
— Успокойся, дитя моё. Мы поговорим об этом позже. Значат ли твои слова, что празднества в честь победы над гугенотами превратились в настоящую оргию?
Девушка не ответила, не совсем уверенная в значении слова «оргия».
— А три года спустя, — продолжала крёстная, — в этом же замке была подписана конвенция с голландцами, по которой монсиньор принц становился протектором свободы Нидерландов… Правителем протестантского государства. Об этом слышала я и за границей.
— Но принц ещё не получил короны. Во Фландрии война.
— Между тем пред ним маячат три короны. Он наследник французского престола, ему обещана корона Фландрии, и он собирается жениться на королеве английской. И короны эти призрачны. Ибо король Генрих в добром здравии, во Фландрии испанцы и гёзы исправно режут друг друга, а с Англией… Но об этом также позже.
— Ах, крёстная, вы говорите о вещах, непонятных простой девушке.
— Ты — не простая девушка, Одиль.
— Я знаю. Я — старшая дочь графа де Монсоро, главного королевского ловчего.
— Что ещё важнее, ты — моя крестница. И я сделаю всё, дабы ты заняла подобающее тебе место.
Теперь Одиль де Шомб, дочери графа де Монсоро, казалось, что она была счастлива ровно до того дня, как её отец женился на Франсуазе де Люс, урождённой де Меридор, известной также под прозвищем Диана. Мачеха не только лишила её отцовской любви, но делала всё, дабы Одиль не получила доступа в светское общество, не бывала в гостях, на балах и приёмах и не нашла достойной партии. Между тем Одиль и раньше вела уединённый образ жизни, не покидая замка, окружённого лесами. Просто раньше, по малолетству, она не задумывалась о светских развлечениях и тем более о замужестве.
Однако Одиль была не так уж неправа. Мачеха действительно прилагала все усилия, чтобы достояние главного ловчего перешло к её детям. А приданое и достойная партия должны были достаться дочери графини — Одетте, тоже пока не покидавшей имения, но лишь по малолетству. Поэтому Одиль отселили из замка в лесной домик, дабы она как можно реже попадалась на глаза отцу. В её распоряжении была лишь одна старая, почти глухая служанка, ей приходилось перешивать обноски, оставшиеся от прежних времён, а уж о приличной обуви нечего было и заикаться. Словом, не жизнь, а пытка.
Однако и в этой тьме забрезжил луч света. Одиль почти не помнила свою крёстную, госпожу Сен-Этьен. После смерти мужа, бывшего старым другом Шарля де Монсоро, она уехала в Италию. Теперь, по возвращении, она разыскала крестницу. Одиль было очень стыдно, что эта строгая сухощавая женщина обнаружила её в столь неприглядном виде. Но, похоже, госпожа Сен-Этьен ничуть не была шокирована. Она была внимательна к Одиль, расспрашивала, что произошло за годы её отсутствия. Но рассказы Одиль непременно сводились к жалобам на ненавистную мачеху. Так было и после возвращения с прогулки к замку Плесси-ле-Тур, который крёстная почему-то непременно хотела увидеть. Большую часть пути они проехали верхом — у Одиль, разумеется, не было выезда, но у крёстной имелись лошади, которые появлялись и исчезали по её приказу, — должно быть, были очень хорошо обучены.
Когда они вернулись в маленький домик близ берега Луары, оказалось, что старой Жакмете нечего подать на стол, кроме варёной фасоли. Одиль вновь испытала жгучий стыд и принялась оправдываться:
— Это всё она! О, если бы вы знали, крёстная, какая это злая и порочная женщина! Ведь она и здесь не прекратила распутничать! Получилось так, что отец прознал про одного из её любовников — тот в письме своему сюзерену похвастался, а тот письмо передал его величеству, своему брату, а тот переслал его отцу. Отец, как и подобает, убил соблазнителя… ну, не сам убил, людей послал… Такая бойня была, ужас! А её решил убить сам… А она стала уверять, что этот Бюсси её оклеветал, похвастался ради красного словца. И отец её простил. Простил! После всего, что она сделала!
Но госпожа Сен-Этьен, казалось, выловила из сбивчивого рассказа лишь одно слово.
— Так сюзереном был принц.
— Да, монсиньор принц.
ebooksa