— А ты?
— Я попробую пока заняться Царём Живых… Чтобы за Эти часы не случилось непоправимого…
— Но как? Ты же сама говорила… Что должен я, что никто из живых не властен над Царём…
— Всё так. Живые над ним не властны. Я найду мёртвого. Он тоже не сможет многого, но… Но с его помощью нам будет легче.
Иван морщится. Мало приятного — прибегать к помощи мёртвых.
— Хорошо, — говорит он. — Тогда я пошёл. Раньше начнём — раньше Закончим. Адель кивает.
И улыбается. Улыбка её горька. Дорогую цену заплатила Адель за своё знание об оружии Стражей. О Мече Господнем.
Страшную цену.
Гедонье. Семьдесят лет назад.
Расстреляли их тщательно — но всё равно казалось, что кроваво-горелое месиво на дне лощины дышит, шевелится — словно кто-то никак не желает умереть и готовится восстать и вновь сразиться со своими убийцами.
На седьмой день так и случилось. Но сражаться было уже не с кем — каратели уплыли. Восставший со дна лощины был похож на труп, на любой труп из той груды, что неохотно выпустила его из-под себя, — рваные пулевые отверстия на груди и в боку, правая половина головы разбита пулей, глаз вытек…
Но Гедеон был жив. Оружие, видимое лишь Стражам, поблёскивало на изуродованной, лишившейся двух пальцев ладони. Второй Меч Господень лежал в надёжном тайнике, хранившем Книгу Гедеона, и был укрыт в самой Книге, запечатанной семью печатями. Старец проверил — каратели тайник не нашли. Потом он поискал уцелевших — их не было. Ни одного…
Не хотелось жить и Гедеону — но он стал жить.
Сладил сруб из тонких стволинок здешних ёлочек — мороз старца не донимал, он давно научился не чувствовать жары или холода. Еды хватало: Гедеонов Колодезь был настоящей крепостью — неприкосновенные, на случай долгой осады, запасы в глубоко уходящих в мерзлоту погребах могли прокормить одного человека в течение долгих десятилетий. И прокормили — в течение этих десятилетий, потому что старец никуда уходить не собирался. Пост бросать было нельзя.
Он ждал Прорыва — в одиночку. Бесконечная полярная зима сменялась раз за разом коротким полярным летом — он ждал. Раны зажили, и шрамы бесследно исчезли, глаз и пальцы восстановились — он ждал. Сорок долгих лет промелькнули одним коротким днём — он ждал.
Первый и последний Страж ждал Прорыва.
И дождался.
Парма.
Хибара — такие здесь зовут балками.
Балок как балок, только грязный — снаружи и изнутри. Вонь. На грязных стенах — плакаты с голыми женщинами, тоже грязные. На грязном столе лежат деньги — много.
ebooksa