— Для женщины?
"Для того, кто безумен", — хотел сказать Эйзенхарт, но промолчал.
— Пусть будет так.
Он не стал указывать на то, что в деле было множество несоответствий, родившихся из душевной болезни его составительницы. Зачем было идти таким сложным путем? Почему каждый раз нужно было инсценировать самоубийства, если все равно обвинять в них Грея? Возможно, для леди Хоторн это все имело какой-то смысл, но от Эйзенхарта, пусть он и сумел понять действия преступников, этот смысл ускользал.
— После этого я снова получил букет, значение которого так и оставалось для меня загадкой. Боюсь, вы слишком хорошо думали о полиции, продумывая эту часть. Дальше должна была наступить очередь леди Тенеррей, которая не только была невестой мистера Грея, но и пыталась занять это место еще при жизни Роуз. Ее вы специально оставили напоследок, но прогадали. Леди Тенеррей что-то поняла и успела покинуть Гетценбург, прежде чем вы до нее добрались. Впрочем, вы быстро нашли ей замену. Леди Амарантин Мерц. Если бы Мэйбл знала, сколько вреда принесет ее писанина! Вы прочли статью, в которой намекалось на тайный роман леди Амарантин с Греем, и отправились к ней с вопросом, правда ли это.
— Она во всем призналась, — глухо сказала леди Милфорд. — Все это время она спала с ним. Когда была жива Роуз, сейчас…
Эйзенхарт опасался, что на самом деле леди Милфорд было все равно, была у Амарантин связь с Греем, ей было достаточно только подозрений. Призналась бы Поппи или нет, ее участь уже была решена, иначе у леди Хоторн с собой не оказался бы пузырек с опиумом.
— К тому времени вы уже вернулись в Гетценбург и инкогнито поселились в "Манифике". Вы объяснили, что не хотите пока привлекать внимания, и вам, разумеется, пошли в отеле навстречу, — а как иначе, когда просит сама леди Хоторн. Вы написали Амарантин и попросили ее встретиться с вами. В десять вы поднялись из своего номера к ней. К тому времени Амарантин, изображая гостеприимную хозяйку, уже заказала чай, в который вы потом незаметно подлили опиумную настойку; тот же метод вы потом использовали, подлив в чай леди Эвелин настойку цикуты. Оставалось только дождаться, пока она подействует. Когда леди Мерц лишилась сознания, вы набрали воду в ванну и позвали вашего сообщника, чтобы он помог перенести тело и убить ее. И опять прислали мне цветы. Только тогда я их неправильно понял: я думал, вы намекаете на то, что леди Амарантин изменяла Грею. На самом деле речь шла о другой измене. В вашем представлении она предала вашу сестру. Теперь я это вижу. Но леди Эвелин! За что ее-то вы обрекли на смерть? Неужели из-за одного невинного танца?
— Невинного? Вы там были, чтобы так утверждать? Помяните мое слово, она его теперь не упустит. Эвелин всегда хорошо видела выгоду, — Эйзенхарт мог с этим поспорить, но время поджимало. — Но она должна была умереть не поэтому. Когда я увидела вас с ней в ботаническом саду, я поняла, что она все вам расскажет. А вы меня найдете — и, что важнее, найдете его.
Эйзенхарт покачал головой:
— Вы слишком плохо о ней думали, леди Эвелин ничего мне не говорила. А вас я даже не искал, пока вы сами себя не выдали. Знаете, я до последнего не подозревал вас. Как я мог? Вас ведь не было в городе, — усмехнулся он. — И я верил в это, потому что у меня не было причин сомневаться. Я даже не заметил вас тогда в саду. А ведь мне следовало проверить. Билет на пароход, гостевую книгу в отеле. Мне следовало вспомнить, что все свидетели врут.
В его голосе звучала досада. Когда у тебя нет улик, когда все, что у тебя есть, — это свидетельские показания, так хочется посчитать их правдой. И нельзя. Это было первым — и главным — уроком, который он получил, став полицейским. Никому не верь. Подозревай всех. Всегда. За каждую мелочь, за невинный взгляд, за случайно оброненное слово…
Потому что доверие — это слабость. А слабость — это смерть. Иногда чужая, но от этого не легче.
— Вы все сказали, детектив?
— Нет. Я же еще не назвал имя вашего сообщника, верно? Гарри Купер. Он был слугой в вашем доме — но более того, вы, Роуз и он выросли вместе. Именно он пришел вам на помощь, когда вы убили Дженни, и ему же вы отправляли указания потом. Но почему он согласился? Он был влюблен в леди Роуз?
— Нет, — резко ответила леди Хоторн. — Но он понимал то, чего никогда не поймете вы. Что такое верность.
С этим Эйзенхарт тоже мог поспорить: помощь в многочисленных убийствах в его понимании никак не вязалась с верностью. Но какой смысл возражать сумасшедшей? Вместо этого он только спросил:
— Для вас верность очень важна, верно? Тогда почему вы так спокойно об этом говорите? Он ведь отправится на гильотину.
Улыбка тронула обескровленные губы леди Милфорд:
— Сначала найдите его, детектив. Для меня, — она тяжело вдохнула, — все кончено, но для него — нет. Я ценю верность. Поэтому приказала Гарри уехать.
ebooksa