— Они живы, живы.
— Зачем удерживают? — шепнула она.
— В качестве заложников. И мы сами здесь заложники.
— Кто это делает?
— Если бы мы знали точно…
— Но почему папу и Дэджи?..
— Видимо, чтобы вынудить нас работать. Ну и… нам ничего не оставалось, как… — я повел взглядом по пиршественному залу и подумал, что сейчас у нас у всех должна непременно раскалываться голова, и надо об этом не забыть, а еще…
— А профессор Виллар?
— Похоже, он не с нами, Савитри. Увы…
— Его убили? — ужаснулась она.
— Если бы… — мстительно пробормотал я, вспоминая его очумевшую при виде нашего разгула физиономию.
Но профессор оказался легок на помине. Он снова влез в наш междусобойчик, включив голограмму на том самом месте, куда мы пустили его (вчера?).
— Так что, протрезвели вы? Агни?
При этом голограмма корчила несусветные гримасы, которые я назвал бы заговорщицкими.
— Никак нет, ик! профессор! — я сгреб Савитри к себе под мышку и уселся поудобнее под тихо скрипящим колесом белки, а сам стал пристально следить за его мимикой.
Он явно пытался мне что-то сообщить, но я не мог понять языка его жестов, а Савитри не умела детализировать неживое проявление.
Тогда Виллар принялся ходить из стороны в сторону и читать нам нотацию о моральном облике. Время от времени он останавливался и указывал пальцем на одну из карт возле спящего Шивы. Первой был Шут. Ткнув в это изображение, Виллар тут же ткнул в меня, разливаясь соловьем о том, как должно вести себя Танцору и уж тем более — технику.
— Что означает Шут в Таро? — шепнул я Савитри.
— Не знаю.
— Он хочет нам что-то сказать. Ты можешь разобраться?