Пари с будущим

22
18
20
22
24
26
28
30

— Гаси эмоции, огонек. Они делают нас слабыми в такие моменты.

— Он ответил мне, Савитри.

Она осталась бесстрастна:

— Это хорошо. Значит, он изготовился и ждет нашего ответного хода.

— Савитри, ты сейчас говоришь о Стяжателе, который здесь, в этом времени. А ты не забывай, что есть еще Стяжатель, вернувшийся оттуда вместе с Шивой после гибели Степки, и он может влиять на события прямо там, на «Трийпуре». Понимаешь?

— Да.

Ей легче. Она никогда не знала Аникина, как знал его Денис Стрельцов. Для нее он всего лишь друг моего аватара, человек из повергнутого в прах прошлого. Ведь это втемяшивали в их головы на тренировках, до того как выпустить в беличье колесо «Тандавы»!

Мы с нею шли позади двоих мужчин: один был директором их фирмы, второй — главредом, непосредственным начальником Руськи, как мне шепнула Стелла.

— Да, Анатолий Яковлевич, кто лучше Аникина написал бы мне эту статью… — сокрушался главред. — Я хотел приурочить ее прямо ко Дню Победы, и только Руслан успел бы в такие сроки сделать все, чтобы комар носа не подточил. А теперь передал тему Игрицкому, и знаете, чего он мне накропал? С какого-то перепугу полез в неведомые дебри и понес ахинею о письмах Махатмы Ганди Гитлеру!

— А что, в самом деле были такие?

— Да были-то они были. Но кому это интересно?! Ганди вроде как хотел отговорить фюрера от боевых действий еще до начала Второй мировой, но Гитлер или совсем не читал этих посланий, или проигнорировал увещевания истинного истинного арийца…

Да, он так и сказал: «истинного истинного арийца».

Услышанное как-то странно отозвалось во мне. Как будто я уже где-то слышал об этих письмах и даже был в шаге от того, чтобы пересказать их содержание… Поистине странно!

Я ощутил на себе пристальный взгляд Стеллы. Нет, неправильно. Пристальный взгляд Савитри. Только она умела так смотреть.

— Что? — спросил я.

— Ты не хочешь еще кое о чем вспомнить под гипнозом?

— Например?

— О человеке по имени Мохандас Карамчанд Ганди?

— Зачем мне это нужно?

— Джей Рам, какой же ты упертый! — взмолилась она, воздевая руки к майскому солнцу, как ни в чем не бывало освещавшему тихое городское кладбище.