Но одновременно стал более человечным…
Он с трудом выдержал десять минут.
– Но все-таки, капитан, где ты упал? Хотя бы примерно! Где искать обломки? – И почти трагично добавил: – И как ты выбрался?
– Пришел пешком…
– Да кто в это поверит? Ты же не в ППН упал, чтоб пешочком прийти! Мы облетали всю территорию до монгольской границы! Спутник не может найти обломки! Радиомаяк-то должен работать. Не мог же и он разбиться!
– Я на самом деле пришел пешком, – Шабанов отложил ручку.
– Что, от места падения? От места приземления?
– Практически, да…
– Тогда ты должен знать, где упал самолет!
– У хребта Дангралас.
– Что ты со своим Данграласом! – вскипел, но сразу же и остыл особист. – Нет его, не существует.
– Тогда не знаю…
Заховай сунул руку в нишу стола, загремел там пустыми бутылками – пил неделю от расстройства! – достал початую с сучковским самопалом. Шабанову налил щедро, по рубчик, себе лишь обозначил, замочив дно стакана.
– Герман, давай за возвращение. И за здоровье. Боюсь, сердце остановится.
– Не хочу, товарищ подполковник, – откровенно сказал тот. – Меня с этой заразы воротит. Коньяку бы выпил. И вам для сердца лучше.
Особист на минуту удалился за дверь и, вернувшись, сообщил:
– Сейчас принесут коньяк. Молдавский, «Белый аист» пойдет?
В тот миг пришла шальная мысль: если Заховаю удастся выкрутиться из сложного положения, он представление напишет на орден. Или на медаль. Не за подвиг – из одних только благодарных чувств, за последнюю неделю он сильно сдал…
Даже в нос перестал говорить…
Коньяк принесли через три минуты.