«Что-то, разумеется, понимаешь иначе. Я думал об этом. Словно опускаешься в бездну человеческой мерзости по дантовым адовым кругам… Однако, из мерзости — выводы не сделаешь. Не тот материал. Но, в общем-то, всё переносимо. Я же знал, что мне предстоит». Фьораванти задумчиво пожевал губами. «Я, когда въехал в город и спросил, где найти тебя, сказали, что Дом Святого в Храмовом переулке…»
Он задумался, потом вдруг заговорил — быстро и отрывисто.
— Я заехал посоветоваться, и пусть это будет между нами. — Вианданте молча кивнул.
— У нас в Больцано творится нечто ужасное. Я бы не поверил, что такое возможно, но…
— Разгулялись слуги сатаны?
— Нет. Осатанел Спенто.
— Что? ты уверен?
— Ещё бы! Сколько дел у тебя было за эти месяцы?
Вианданте задумался.
— Я не считал, но постой… расследование гибели Гоццано, капуциново дело, повитуха-Белетта, чертова Вельо с подручными да «веселые волчата»… - Он не счел нужным включать сюда расследование убийства маленькой Розы. — Пять.
— И скольких ты отправил на костер?
— С учётом, что почти три месяца инквизиция вообще не отправлялась — больше дюжины мерзавцев и спалил. Но большинство прошли по двум делам. И ещё двое — в Трибунале. Но теперь, думаю, станет тише. А что?
Фьораванти вздохнул.
— Я не знаю, что со Спенто. Не поладил с главой города, сцепился со светским судьей, уверяю тебя, вполне приличным человеком. Когда я утром выехал, он готовил аутодафе. Десятое. Двое осуждённых — не подпадают ни под какое обвинение, но один… В общем, он просто сводит счеты. Уволил палача, пытает сам. Это недопустимо. Но самое главное — это тебе и огню — я видел его лицо, когда он… Иероним, он наслаждался! Понимаешь?
Вианданте посмотрел в глаза Фьораванти и кивнул.
— Да. С моим прокурором случилось однажды то же самое. Ну, это он… погорячился.
Умберто, не отводя взгляда, продолжал смотреть ему прямо в глаза.
— А ты?
— Господь с тобой, брат мой… Если на минуту даже забыть монашеские обеты, моё имя — Империали. Даже отречение от мира не даёт право марать такое имя. Я не палач, я — судья. Фьораванти отвёл от Джеронимо больные глаза. Инквизитор заметил, что прошедшие месяцы поубавили в его собрате и жизнерадостности и кокетства, но то, что проступило — было истинным. Умберто всегда был мягок и уклончив, стремясь не задевать никого, но, слава Богу, его самого низость и подлость — задевали. У Фьораванти, оказывается, было всё в порядке и с верой, и с честью. Это радовало, но больше радоваться было нечему.
— Но ведь и это не всё! По одному из дел проходила свидетельницей некая Франческа Романо. Я видел её, хотя от таких Дориа настоятельно рекомендовал отворачиваться. Красивая. Лет двадцати. Он, хотя никакой денунциации или молвы не было, приказал арестовать её. Меня не допустил к расследованию, а сам… я слышал, что он угрожал ей костром, если она не уступит ему. Бедняжка повесилась в тюрьме в ту ночь, а он совсем озверел. Слышал бы ты, что говорят о нём в Больцано! Давно нет никаких денунциаций — люди не боятся ведьм, они боятся инквизитора! Он для них хуже любого колдуна. Я же помню его по монастырю — спокойный, ровный… После смерти Терамано почему-то словно окаменел. Но такого я не ждал. Вианданте пожал плечами.