Сквозь вертящиеся двери вестибюля проскочил рассыльный и почтительно остановился невдалеке, ожидая, когда сенатор закончит разговор. Крейг показал на него глазами, пожал Маквейгу руку и ушёл.
— Вас вызывает Белый дом, сэр, — сказал служащий. — Кабина номер пять в гардеробе.
Сняв трубку, Маквейг услышал голос Роз Эллен, личного секретаря президента. Роз говорила с мягким акцентом уроженки Алабамы, в котором отсутствовал звук «р».
— Сенатог’ Маквейг, пг’езндент пг’осит вас зайти к нему в четыг’е тг’идцать. Если это, конечно, не повг’едит вашему г’асписанию, сэ’г.
— Непременно зайду, Роз Эллен, если бы даже и повредило. Вы сказали — в четыре тридцать?
— Да. Пг’езидент ещё пг’осил вас поставить автомобиль у задних вог’от и пг’ойти к нему чег’ез г’озовый сад. Мы сегодня немного не в себе, сенатог’, — добавила она, хихикнув.
Что это? За пять дней два вызова подряд, больше, чем ему приходилось говорить с президентом за весь прошлый год. Не переставая размышлять об этом, он вернулся к себе в кабинет, подиктовал с полчаса стенографистке, потом вышел на Конститьюшен-авеню, нанял такси и поехал в Белый дом.
У задних ворот Белого дома, выходящих на Ист Экзе-кьютив-авеню, его пропустил агент охраны, и он направился по извилистой асфальтированной дорожке к заднему подъезду дома. Снег давно уже растаял, ярко светило послеполуденное солнце, заливая лужайку перед подъездом золотистым светом. В воздухе ещё не пахло весной, но вода в фонтане уже рассыпалась бесчисленными пузырьками, и влажно блестели широкие листья магнолий. От этой картины веяло пасторальным покоем, шум транспорта, доносившийся из-за железной ограды, почти не был слышен. У входа в розовый сад дежурил агент секретной службы. Это был Лютер Смит. Завидев сенатора, он улыбнулся ему как старому знакомому, обнажив ослепительные зубы, выделявшиеся на его тёмном лице.
— Он вас уже ожидает. — Смит кивнул головой на кабинет Холленбаха под аркой.
Марк Холленбах вышел ему навстречу. Они обменялись рукопожатием, и Джим невольно поморщился; пожатие руки президента оказалось железным. Потом они прошли в овальный кабинет, и президент усадил Маквейга в кресло с короткой спинкой, стоявшее перед его столом. Зелёные глаза Холленбаха излучали свет, сухощавое лицо дышало энтузиазмом. Опять загорелся новым проектом, подумал Маквейг. И где только он черпает свою неослабевающую энергию? Было уже половина пятого, и человек в его возрасте, казалось, должен бы испытывать усталость после напряжённого рабочего дня.
— Итак, Джим, я уже решил, кого мне рекомендовать в вице-президенты! — Холленбах крепко сжал концы пальцев обеих рук вместе, сложив из них треугольник.
Маквейг выжидающе молчал.
— Сегодня на пресс-конференции я заявил, что рассматриваю семь кандидатур. И я сказал им правду, но чем больше я задумываюсь над этим вопросом, тем больше мои мысли обращаются к вам.
Маквейга вдруг пронизала дрожь, как будто сквозь него пропустили электрический ток. Потрясение было настолько сильным, что он долго не мог вымолвить ни слова. Холленбах улыбнулся, видя его реакцию, потом встал и остался стоять у стола, доложив руки на спинку вращающегося кожаного кресла.
— Прежде всего вы человек с политическим чутьём, Джим, но дело не только в этом. У меня есть несколько генеральных планов, которые я намерен провести в жизнь во время второго срока. Поэтому мне совершенно необходим партнёр с вашей молодостью, энергией, ну и, конечно, умом. У вас есть все эти три качества, Джим, и, кроме того, вы обладаете ещё одним большим достоинством. Вы не связали себя накрепко ни с какой определённой идеологией, не имеете предубеждений, не завязли в трясине философии. Короче говоря, у вас свободный, ничем не ограниченный ум — именно то, что мне так будет нужно во время второго срока.
Свободный ум? Джим еле понимал, что говорил ему президент, слова текли с такой быстротой. А вот Рита считает, что его ум непривычен к работе, да и Крейг Спенс, по-видимому, тоже с нею согласен. Итак, у него свободный ум? Это его порадовало.
— Пока ещё рано объявлять о вас открыто. — Президент говорил торопливо, увлечённый собственными планами. — Сегодня утром я сказал корреспондентам, что это успеется и в июне. За это время обстановка может, конечно, перемениться, но пока я считаю, что вы — единственно подходящий человек. А теперь слушайте, как, по-моему, следует действовать.
Джим почувствовал, что голова у него идёт кругом. Президент стоял на фоне большого окна, освещаемый закатом, который смягчал очертания кустарника и расстилался по лужайке оранжевой дымкой. Маквейг смотрел на президента не отрываясь, как загипнотизированный.
— Сегодня вечером я хочу осторожно намекнуть Доновану, что считаю вас подходящей кандидатурой, — пусть в комитете партии привыкнут к этой мысли. Потом мы выберем вас на первичных выборах. В штате Нью-Хэмшпир об этом, конечно, не может быть и речи. Мы постараемся провести вашу кандидатуру в Висконсине и Индиане, а возможно, и в Орегоне. Когда распространится слух, что я поддерживаю вашу кандидатуру, комитет национальной демократической партии нажмёт на все педали. Ну а если меня спросят об этом на пресс-конференции, то я ничем себя не выдам, просто отвечу, что у нас — свободная страна и независимая партия. Таким образом, всё произойдёт как бы само собой, и когда в ноябре мы победили на выборах, то вы просто займёте этот пост.
Возбуждение постепенно прошло, и Джим стал внимательно прислушиваться. Ах ты, старая лиса, думал он. Выходит, если я провалюсь на первичных выборах, это будет целиком моя вина, а если выиграю — целиком твоя заслуга, и, значит, я буду обязан тебе на весь срок правления! Какое же отвратительное ремесло — эта политика!
ebooksa