— Да ты просто король твиста, пап! — простонала она.
Позднее, когда Чинки отправили спать, несмотря на её обычные отчаянные протесты, они с Мартой ещё долго сидели в его кабинете наверху. Джим прикрыл дверь и постарался настроиться на серьёзный лад.
— Мне очень не хочется тебя огорчать, Марти, и лучше всё-таки сказать тебе: вечером в четверг я должен сопровождать миссис… В общем, эту женщину, которая живёт в Джорджтауне…
— Ты говоришь о миссис Красницкой?
— Да, о ней.
Ему было стыдно смотреть на жену, и он не мог решиться сам произнести фамилию Риты.
— Дело в том, что я должен проводить её на одну встречу. Я не могу сейчас объяснить тебе, но это связано с безопасностью страны… А эта моя связь… с этим теперь навсегда покончено! Но мне надо сопровождать её, и я хочу, чтобы ты об этом знала.
Она ласково посмотрела на него:
— Ты хочешь, чтобы я снова тебе верила, Джим?
— Да, Марта, очень хочу.
Она нахмурилась и раздражённо наморщила маленький носик:
— Я и верю, Джим. Только я всё-таки не понимаю, почему ты не можешь рассказать, в чём дело. Ты ведь никогда ничего не скрывал от меня. Разве я когда-нибудь хоть раз выболтала твои секреты с тех пор, как ты стал заниматься политикой?
— Нет, Марта.
— Почему же ты не можешь рассказать мне?
Правда, почему бы нет, подумал Джим. Ведь теперь всё стало по-другому, исчезли последние сомнения! Они рассеялись с рассказом этой толстухи Джессики Байерсон, безнадёжно помешанной на своей белой хризантеме. Теперь он мог заставить Марту поверить в невозможное. Тем более, что, как она полагает, ради неё он отказался от президентства. Она поверит, не может не поверить в его трагическое открытие. Но прежде необходимо как-то объяснить ей, почему он должен сопровождать Риту в четверг. И вдруг ему стало ясно, что он просто не в силах больше скрывать от жены мучившую его тайну.
— Пойми, Марта, это самое страшное, что только могло произойти с нашей страной. Я постараюсь рассказать тебе всё, что знаю.
И он рассказал ей всю историю.
Марта ни разу его не прерывала и, казалось, целиком была поглощена своим занятием — снимала смоченной в ацетоне ваткой бледно-розовый лак с ногтей. Когда Джим кончил свой рассказ, она растопырила пальцы веером и стала их задумчиво рассматривать. Кто поймёт этих женщин, думал Джим. Стране угрожает самый страшный кризис, какой только возможно представить, а она сидит себе и любуется своими ногтями. Но тут Марта медленно встала и подошла к ручке его кресла. Прижав его голову к груди, она ласково погладила его по волосам:
— Джим, милый, прости, что я заставила тебя рассказать мне об этом. Но я всё понимаю, милый. Тебе необходима помощь.
— Мне нужно, нужно добиться, чтобы Никольсон и Одлум поверили во всё это.