— Видишь этот дом? — Лимек ткнул пальцем в лобовое стекло, по которому сбегали капли дождя.
— Вижу...
Не заметить Азилум было бы сложно: самое причудливое здание в Авадоне занимало целый квартал и походило на оплывший кекс, вышедший из печи неумелого кондитера: кривобокое, перекошенное, высотой где в шесть, где в четыре этажа, с волнистой линией крыши, разноразмерными окошками всех возможных форм, и покрытое, будто глазурью, ярко-желтой штукатуркой, рябой от мороси.
Когда-то здесь была знаменитая тюрьма Пиранези, рухнувшая то ли вследствие Шторма, известного в историографии как Ночь Свирепого Старца, то ли от рук узников, поднявших восстание во время этого Шторма, самого сильного в семнадцатом веке — так или иначе, но на обломках тюрьмы великий архитектор Кирхер по приказу инквизитора Алкуина построил лечебницу для душевнобольных, куда и был заключен все тем же Алкуином сразу по завершении стройки. Лечебница получила название Азилум, и никогда не испытывала недостатка в пациентах. В начале двадцатых здесь даже открыли паноптикум с отдельным входом, где каждый желающий мог полюбоваться кривляньями буйнопомешанных...
— Ты сейчас останешься на заправке, и будешь пить там кофе. Много кофе. Хорошего, крепкого кофе. А я пойду в этот дом. Через некоторое время я выйду, но выйду не один. Со мной будут еще два человека. С одним я сяду в машину и уеду. А второго ты должен очень хорошо запомнить. Ты станешь его тенью. Ты будешь следить за каждым его шагом. Куда поехал, с кем встретился, о чем говорил, что съел на обед. Ясно?
— Но я не умею! — жалобно простонал Залески.
— Придется научиться. Ты же хочешь увидеть Магду?
— Да! — с жаром кивнул лаборант.
— Тогда постарайся следить за ним так, чтобы он это понял. Наступай ему на пятки, ходи за ним в уборную, заглядывай через плечо в газету, которую он будет читать... Вот тебе пятьдесят талеров на расходы, и не вздумай удариться в бега. Малейшая глупость с твоей стороны — и я наведу трискелей на Магду. Улица Радио, сто семьдесят два, квартира восемьдесят шесть, так, кажется?
Залески кивнул.
— Вечером будешь ждать меня в кафе «Голодная скрипка», в Вааль-Зее, на улице Мертвых Младенцев. Это возле электростанции. Все понял?
— Д-да...
— Вот и славно... Давай руки.
Сыщик расстегнул и снял с лаборанта наручники, сунул их в карман и вышел из машины в холодный мартовский дождь.
4
— Фельд-полковник Шварц? — переспросил доктор Меерс.
— Угу, — кивнул Лимек и с туповатым видом повторил: — Меня послал фельд-полковник Шварц. За П. Петерсеном. — (Он так и сказал: «Пэ Петерсеном», как человек, который с трудом прочитал имя на бумажке и с еще большим трудом постарался его запомнить).
— Гм, — покрутил носом Меерс и, переплетя пухлые пальчики на округлом брюшке, смерил Лимека оценивающим взглядом, по очереди изучив забрызганные дождем башмаки, широкие рабочие штаны, потертую кожаную тужурку и — особенно внимательно — помятую физиономию сыщика.
Тот стоял посреди кабинета, и с него на дорогой персидский ковер капала вода. Меерс сидел напротив, на кожаном троне за массивным столом в стиле рококо. Светило психиатрии и главврач Азилума, то бишь — ведущий мозгоправ Авадона — выглядел именно так, как, в представлении Лимека, и полагалось выглядеть ученому мужу. Кругленький, маленький, седенький старичок лет семидесяти, с розовыми щечками, бородкой клинышком и веселыми морщинками в уголках глаз. Носик пуговкой делал его похожим на пекинеса, а привычка лихо подкручивать кончики усов и все время хитро улыбаться выдавала в нем натуру веселую и ироническую. Этакий безобидный и весьма жовиальный старичок, любитель плотно покушать, выпить бутылочку французского вина, подремать после обеда и пощипать молоденьких медсестричек за попки.
Вот только вместо медсестричек в Азилуме работали дюжие бугаи-санитары, а Меерс был каким угодно, но только не безобидным.