Я подался вперед, рассматривая.
— Что это, о шейх? — спросил я.
— Это документ на право собственности. Теперь ты хозяин заведения. С сегодняшнего дня приступаешь. Это доходное предприятие, племянник. Управляй им разумно, и оно вознаградит тебя. Иншаллах.
Я вцепился в документ.
— Ты… — И тут у меня перехватило дыхание. Папочка купил клуб Чириги и дарил его мне. Я поднял на него глаза. — Но…
Бей махнул рукой.
— Не надо благодарностей, — сказал он, — ты мой послушный сын!
— Но ведь клуб — собственность Чири. Я не могу вступить в право владения этим клубом. Что она будет делать без него?
Фридлендер Бей пожал плечами.
— Бизнес есть бизнес, — лаконично ответил он.
Я не сводил с Папочки глаз. У него была замечательная способность дарить мне вещи, без которых я был бы гораздо счастливее: такого раба, как Кмузу, например, или работу полицейского. Но отказываться было нельзя.
— Я не в состоянии выразить вам свою благодарность, — начал я скучным голосом.
У меня оставалось только двое верных друзей: Саид Халф-Хадж и Чири. Она справедливо возненавидит меня. Я заранее боялся ее реакции.
— Ну, — сказал Фридлендер Бей, — пойдем обедать. — Он встал из-за стола и протянул мне руку. Все еще ошеломленный, я последовал за ним. И только потом сообразил, что не поговорил с ним о работе с Хайяром и о своем новом занятии — слежке за Реда Абу Адилем. Когда находишься в обществе Папочки, приходится идти туда, куда идет он, делать то, чего хочет он, и говорить о том, о чем он хочет разговаривать.
Мы пошли в меньшую из двух столовых, в конце левого крыла, на первом этаже. Там мы с Папочкой обычно вместе обедали. Кмузу последовал за мной по коридору, а за Папочкой пошел Говорящий Камень. В американской мыльной опере было бы так: Кмузу и Говорящий Камень, подравшись, в итоге стали бы лучшими друзьями. Хэппи-энд.
Я остановился на пороге столовой и не поверил своим глазам. Нас поджидали Умм Саад и ее сын. Она была первой женщиной, попавшейся мне во дворце Фридлендер Бея, но никогда еще женщине не разрешалось садиться с нами за стол. Мальчик выглядел лет на пятнадцать, по канонам веры он находился уже в зрелом возрасте, достаточном для молитв и поста. При других обстоятельствах мы пригласили бы его разделить нашу трапезу.
— Кмузу, — сказал я, проводи женщину в ее комнату.
Фридлендер Бей взял меня за руку.
— Благодарю, сынок, но я пригласил эту женщину побеседовать с нами.
Я глядел на него открыв рот, не находя вразумительного ответа. Впрочем, если Папочка в столь зрелом возрасте решил произвести революционный переворот в отношениях с женщинами, то это было его право. Я закрыл рот и кивнул.