Марид Одран

22
18
20
22
24
26
28
30

— Не помню, чтобы когда-нибудь имел честь познакомиться с уважаемым господином, — сказал я по-арабски.

Бонд ответил на безупречном французском:

— Другой бар, иные обстоятельства… Особого значения все это не имело. В конце концов, инцидент завершился удовлетворительно. — Да, вполне удовлетворительно — с его точки зрения. Мертвый русский сейчас свою точку зрения высказать не мог.

— С вашего разрешения, меня ждут друзья, — произнес я извиняющимся тоном.

Бонд чуть приподнял уголок рта в своей знаменитой циничной усмешке. Он ответил мне на великолепном арабском, причем на распространенном здесь диалекте, процитировав нашу поговорку:

— «То, что умерло, навеки ушло», — и пожал плечами.

Я не очень понял, что хотел сказать Бонд: то ли нечто вроде «что было, то прошло, забудем об этом», то ли советовал, для моего же блага, забыть обо всех недавних убийствах. Потом вспомнил, что передо мной не настоящий Бонд, а человек, нацепивший модик, скорее всего, с приставкой — училкой арабского языка. Вернулся к столику, где по-прежнему сидели Махмуд и Жак, и выбрал место так, чтобы просматривался весь бар, особенно выход. Тем временем Бонд успел выпить свое мартини и собирался покинуть «Серебряную ладонь». Я неуверенно огляделся. Что делать? Сумею ли с ним справиться сейчас, без помощи модика и училок? К тому же я невооружен. Стоит ли вообще переходить к активным действиям без всякой подготовки? Однако Фридландер-Бей наверняка сочтет, что я упустил возможность нанести удар по противнику, а это значит, не предотвратил чью-то гибель, возможно, гибель близкого мне человека…

Я решил проследить за Бондом; оставил нетронутым свой стакан, ничего не объяснил друзьям, просто поднялся и вышел вслед за «агентом» из бара. Успел вовремя: Бонд как раз поворачивал в один из наших темных переулков. Я осторожно пересек улицу и заглянул за угол дома. Увы, моя осторожность оказалась явно недостаточной, потому что Бонд как сквозь землю провалился. Деваться ему было некуда; оставалось одно: «суперагент» зашел в один из низеньких белых домиков с плоскими крышами, выстроившихся по обе стороны переулка. По крайней мере, хоть что-то удалось выяснить… Немного разочарованный, я повернулся, чтобы возвратиться в бар, и вдруг затылок за левым ухом обожгла ослепительная вспышка боли. Я рухнул на колени. Сильная загорелая рука скомкала галабийю на груди и заставила меня вновь подняться. Бормоча проклятья, я занес кулак; нападавший рубанул ребром ладони по плечу, и моя рука бессильно повисла. Джеймс Бонд негромко рассмеялся:

— Каждый раз, когда в ваше невообразимо грязное, примитивное питейное заведение заходит прилично одетый европеец, кому-то из аборигенов обязательно приходит в голову, что можно спокойно подойти сзади и избавить джентльмена от бумажника. Что ж, дружок, иногда вы натыкаетесь на европейца, которого непросто застать врасплох.

Он хлестнул меня ладонью по лицу, — не очень сильно, — отшвырнул к стене.

Я прижался к холодному шершавому камню; Бонд уставился на меня, словно ожидал каких-то объяснений или извинений. Я решил, что он вправе рассчитывать по крайней мере на последнее.

— Сто тысяч извинений, эффенди, — пробормотал я. В одурманенной болью голове мелькнула мысль, что сегодня Бонд в отличной форме; трудно поверить, что тот же человек две недели назад безропотно позволил вывести себя из бара Чириги. А сейчас он дышит ровно и даже не испортил свою поганую стильную прическу! Наверняка существует какое-то объяснение подобной загадке. Наплевать.

Пусть Папа, Жак или хоть китайские гадальщики пытаются понять, что к чему; лично у меня сейчас слишком болит голова и в ушах звенит.

— Не морочь мне голову всякими «эффенди», — угрюмо произнес Бонд. — Это турецкая форма лести, а у меня свои счеты с турками. Кстати, внешне ты никак на них не похож. — Он подарил мне на прощанье хищную ухмылку и не оглядываясь прошел мимо. Бонд явно решил, что такой мешок дерьма, как я, не представляет опасности. Самое неприятное, что он был прав. Таковы печальные итоги моего второго столкновения с неизвестным, носящим имя героя романов Флеминга. Пока что каждый из нас заработал по одному очку из двух возможных; судя по всему, он многому научился со времени нашей первой встречи или, по какой-то известной лишь ему причине, нарочно позволил тогда запросто выкинуть себя из бара. Как профессионал он был выше меня на две головы.

Пока я, постанывая от боли, плелся к бару, у меня созрело важное решение.

Я объявлю Папе, что ничем не могу помочь ему. Дело тут не просто в страхе перед операцией; черт возьми, пусть хирурги утыкают вею мою голову розетками, я все равно не справлюсь с убийцей. Если мне так наподдали по затылку, когда я просто попытался проследить за ним в собственном. квартале, где каждый закоулок знаком мне, как мои пять пальцев… Не сомневаюсь, что стоило Бонду только захотеть, и он обошелся бы со мной гораздо жестче. Модик просто принял Марида Одрана, местного суперсыщика и охотника за убийцами, за обыкновенного арабского грязного воришку и поступил так, как привык поступать с грязными воришками.

Должно быть, упражнялся в этом каждый Божий день…

Нет, ничто не заставит меня передумать. И не нужны мне три дня «на размышление» — Папа вместе со своими великими планами может катиться ко всем чертям!

Я вернулся в «Серебряную ладонь» и осушил свой стакан в два глотка.

Несмотря на возражения Жака и Махмуда, объявил, что мне пора идти. Поцеловал в щечку красавицу Хейди и галантно сделал ей на ухо предложение весьма неприличного свойства (что делал всякий раз, уходя из бара), а она, как обычно, отказала с польщенным видом. Я направился обратно к Френчи, по дороге обдумывая, как лучше объяснить Ясмин, что не собираюсь быть героем, не хочу «служить не принцам и царям, но высшим целям», и что там еще напророчила электронная гадалка… Ясмин, конечно, страшно разочаруется во мне и неделю ничего мне не позволит, но даже это лучше, чем валяться в темном переулке с перерезанным горлом.