Марид Одран

22
18
20
22
24
26
28
30

— Угу.

До конца рамадана осталось меньше недели. Интересно, что случилось в городе за мое отсутствие? Я искренне надеялся, что хотя бы несколько друзей и знакомых остались в живых. А если что-нибудь стряслось — убийство, например, виноват Папа. Обвинять Папу — все равно что хулить Бога: тот же эффект, те же результаты. Вряд ли найдется адвокат, который согласился бы вести дело против них.

— Скажите, господин Одран, вы помните, что произошло перед тем, как вас прооперировали?

Вопрос не из легких. Я задумался; это было все равно что нырнуть в скопление штормовых облаков, где таились страх, отчаяние, мрачные предчувствия… Смутно вспоминались резкие голоса, чьи-то руки перекатывали меня по кровати; вспышки резкой боли. Кто-то, кажется, произнес:

«Не тяните за ту сторону». Не знаю, чьи это были слова и что они значили.

Я старался воскресить в памяти хоть что-то реальное. Наконец понял, что не знаю, как очутился в операционной и даже как вышел из дому и попал в больницу.

Последнее, что стоит у меня перед глазами… Никки!

— Моя знакомая, — сказал я. Перехватило горло и пересохло во рту.

— Та, которую убили? — уточнил доктор.

— Да.

— Это было почти три недели назад. Больше ничего не помните с того времени?

— Ничего.

— А нашу первую встречу? Нашу беседу? В голове — непроницаемо-черные грозовые облака, нулевая видимость. Ненавижу провалы в памяти. Даже двенадцатичасовые, не говоря уже о трехнедельных. Ужасное ощущение, и в моем теперешнем состоянии я вряд ли смогу адекватно отреагировать на вопрос врача: не было сил на то, чтобы проявить подходящее к случаю беспокойство.

— Очень жаль, но я ничего не помню. Врач кивнул:

— Мое имя — Еникнани, доктор Еникнани. Я ассистировал вовремя операции вашему хирургу, доктору Лисану. За последние несколько дней к вам постепенно стала возвращаться память. Но если от вас еще ускользает смысл нашей беседы, очень важно, чтобы мы поговорили снова.

Мне хотелось спать. Я устало потер глаза:

— Если вы сейчас скажете что-нибудь, я наверное все забуду, и придется вам повторить лекцию завтра или послезавтра.

Доктор Еникнани пожал плечами:

— Возможно, но вам больше нечего делать, а мне достаточно хорошо платят, чтобы я добросовестно выполнял свой долг. — Он одарил меня широкой улыбкой, чтобы показать, что шутит (мрачные невозмутимые типы вроде него должны делать это время от времени, иначе собеседник сам ни за что не догадается). С такой внешностью доктору больше пристало лежать где-нибудь высоко в горах в засаде, прижимая к плечу автомат, чем подавать хирургу разные щипчики и зажимы; впрочем, мой неглубокий ум, возможно, просто жертва стереотипов. Все равно выглядел он очень забавно! Доктор продемонстрировал свои желтые кривые клыки и признался:

— Я испытываю неистребимую любовь к человечеству. По воле Аллаха мне предназначено облегчать людские страдания; в данном случае — проводя малоинтересные интервью каждый день, пока вы наконец не усвоите все до последнего слова. Наш удел — совершать праведные поступки, дело Аллаха оценивать их по достоинству. — Он снова пожал плечами. Для турка доктор оказался весьма красноречив.