И тут до меня наконец-то дошло. В цепочке простреленных мишеней был виден примерно полутораметровый промежуток. И располагался он как раз напротив того места, где только что стояла пресловутая третья мишень.
– В насыпи оно! – радостно завопил я, – в насыпи спряталось! Там лежит! Точно!
– Серега, – выдохнул мне в ухо Дмитрий, – срочно беги в караулку, скажи Фролову, чтобы тащил сюда две лопаты, кирку и, пожалуй, лом. Это наш с тобой последний шанс достойно выкрутиться.
Я помчался к зданию со всех ног. Сержант, крайне заинтересованный происходящим на стрельбище, уже бодро топтался у дверей.
– Шевелись, дружочек, быстренько, – крикнул я на бегу, – где у тебя здесь лопаты?
Фролов сделал рукой некий крюкообразный жест, обозначающий, что они лежат в кладовой и юркнул в дверь, видимо, за ключом. Я заскочил в предбанник и увидел, торчащего в лестничном проеме, часового. Сзади подскочил и сам Фролов.
– Как, – спросил я у него, – караул разве не сняли?
– Нет, – ответил он, не только не сняли, но еще двух стрелков добавили при въезде на стрельбище.
– Что вам нужно-то, товарищ старшина?
– Лопаты, лом и, если есть, кирку давай!
– И рукавицы, наверное?
– Точно.
Нагрузившись шанцевым инструментом, я затрусил обратно, наказав сержанту звонить в штаб каждые полчаса и при появлении машин окружной комиссии срочно сообщить нам с лейтенантом. Когда я подошел к насыпи, то увидел, что Дима уже прочертил штыком в насыпи канавку в виде круга и переминался с ноги на ногу в ожидании меня. Натянув рукавицы, мы принялись торопливо раскидывать ещё не слежавшуюся как следует насыпь, попеременно работая то киркой, то лопатами.
– Откуда Вы этот грунт для насыпи навезли? – спросил я его во время короткого перекура.
Дмитрий мотнул головой в сторону сверкавшего под лучами солнца среза горы.
– Да вон оттуда обломки всяческие натаскали скрепером, а сверху дерном обложили. Его мы от реки привезли.
– И ничего странного при этом не видели?
Дима удивился моей наивности: – А ты что думаешь, кто-нибудь смотрел?
Прошел еще час и мы уже порядком углубились в каменистое тело насыпи, как вдруг Дима остановился и прошептал: – Тише, не скрежещи.
Я тоже замер, только стук сердца в ушах, да наше прерывистое дыхание нарушали воцарившуюся тишину.