Из комнаты на интересное представление подтягивалась почтенная публика – младший братишка. Он осторожно выглядывал в прихожую. На пухлой мордашке – довольное выражение: брательник огребает!
У нас с ним неровные отношения, связанные с социальным статусом в семье. Я – старше, сильнее, умнее, да еще к тому же школьник. А он в четыре года уже вычислил, что все мои преимущества легко сводятся к нулю, стоит ему громко зареветь и указать пальчиком в мою сторону. Верховный суд в лице родителей, как правило, опускает следственные изыскания и сразу переходит к исполнению приговора. Стоит ли говорить, кто преступник?
– …А ты ворон считаешь! Тебя что, в школу как маленького за ручку водить? Или, может быть, сосочку дать? Сейчас у Васьки отберу и дам!
Мать считала себя сильным педагогом, потому что с отличием окончила медицинское училище. И потому что работала в детском саду. С личным составом, блин. Она предпочитала оригинальные наказания. Креативные, я бы сказал.
Услышав про соску, главный и единственный зритель моментально испарился. Метнулся перепрятывать свое сокровище, которое ему категорически запрещено использовать по назначению. Но запретный плод так сладок!
Между тем градус морализирования постепенно нарастал. Я покосился на тряпку в ведре. Пожалуй, есть смысл менять прошлое к лучшему. Первые шаги прогрессорства, так сказать… в корыстных целях…
– Знаешь, что странно, мама, – специально произнес это медленно, намеренно попав в тот момент, когда мать сделала паузу перед очередной эскалацией нравоучений, – когда я лежал на проезжей части (чуть не ляпнул «в луже крови»), лежал испуганный и оглушенный, мне на какую-то секунду показалось, что я английский музыкант. Представляешь? Стою я такой на огромной сцене в свете прожекторов. Вокруг – тьма народу. Все беснуются, визжат. А я тихо перебираю струны на гитаре и пою песню. Потом очнулся – я опять на асфальте. Но слова этой песни запомнил. Вот они.
Торжественно вскинув голову (а-ля Фредди Меркьюри) и руками изображая игру на виртуальной гитаре, я с выражением стал декламировать «нетленку» из «Битлз», которую когда-то в подростковом возрасте снимал на слух с потрепанного кассетника, впитывая слова и фразы через скрип пленки и шорох двадцатикратной перезаписи:
– When I find… myself… in times…[1] – и так далее, с выразительными паузами и рязанским, разумеется, акцентом, особо смакуя раскатистую букву «р», которая, наверное, в клочья разорвала бы любое англосаксонское ухо.
А вот ухо, появившееся в дверном проеме, было надежного отечественного производства. И принадлежало оно моему брату, напрочь сбитому с толку иноземными словами, возмущающими привычный покой родной и благополучной до недавнего времени квартиры…
Я же начинал входить во вкус, слегка подтягивая в нужных местах и даже обозначая голосом зародыши вибрато – все-таки песня, а не просто банальное стихотворение.
Брат высунулся из комнаты полностью. Он уже не улыбался, потому что мешал раскрытый рот. В левой руке он держал запрещенную соску.
Я взмахнул рукой, ударив по струнам воображаемого инструмента, и остановился: хотелось понаблюдать за дальнейшей реакцией публики.
Реакции не было.
Была немая сцена…
Мать научила меня бегло читать в пять лет.
Окрыленная успехом, в семь лет она стала учить меня английскому языку, но этот путь был не так густо усыпан розами, как прежний. Добившись от меня усвоения разницы между
Если вообще умирает…
По умолчанию, Васька должен был стать гением. Я – просто способный. А вот Ва-ася! Это – следующая ступень эволюции. На мне все педагогические методики обкатывались, на Васе – реализовывались. Меня дома учили быстро и с азартом. Васю – долго, вдумчиво и со вкусом. Может, поэтому я впоследствии вынужден был всю информацию схватывать на лету. А Василий вырос… тугодумом.
Впрочем, в доме наконец-то зазвучала английская речь! Сбылась мечта педагога. Мать на кухне задумчиво терла сухим полотенцем посуду, рассеянно выслушивая Васькины жалобы, которые щедро сдабривались надрывными всхлипами и выразительным закатыванием глаз.
ebooksa