А я ходил по нашей старенькой квартире, как по музею.
Каждый пустяк, каждая деталь или предмет в комнате отзывались в душе какой-то щемящей нежностью. Непонятно к кому – то ли к родителям, то ли к брату, а может быть – к самому себе.
А скорей всего – ко всему этому забытому миру. Яркому и беззаботному. Миру неведения зла и подлости. Наивной вселенной без проблем и горя. Где не было ни прошлого, ни будущего – только настоящее. А если и заглядываешь вперед – то максимум на день или на два.
«Послезавтра, если будете себя хорошо вести, пойдем в цирк». Послезавтра! Как долго. Дожить бы…
«Через месяц надо показать тебя стоматологу». Ха! Испугала. «Через месяц» – это как «в другой жизни». Через месяц и будем бояться. А там «или эмир умрет, или ишак сдохнет».
Хотя… про Насреддина я стал читать во втором классе.
Вернее, стану.
Стану?
И тут неожиданно сделалось страшно. По-настоящему. До темноты в глазах. До колик в животе. Скрутило от невыносимой жути так, что я уселся прямо на пол, где стоял, обхватив голову руками.
Стану…
Чего я «стану»? Читать Соловьева, которого взахлеб перечитывал четыре десятка лет назад? Не стану. Неинтересно – в прошлом году пытался почитать. Скука.
Тогда что? Учиться ездить на большом велосипеде? Уже умею. Плавать? Играть в шахматы? Разводить огонь в печке? Всему этому я учился в семилетнем возрасте.
Но… все это я уже умею… умею… умею…
Ходить в студию игры на баяне? Фига с два! Больше я этой ошибки не повторю…
Я еще посидел, успокаиваясь, встал на ноги и почему-то отряхнул колени.
Вот! Вот оно.
БОЛЬШЕ Я НЕ ПОВТОРЮ СВОИХ ОШИБОК!
Вот что действительно может стать интересным в моем купированном состоянии. В этом тщедушном детском тельце высотой чуть более метра. С необъяснимыми для моего взрослого сознания ограничениями прав и личной свободы. В условиях непререкаемого диктата тех, кто по факту младше тебя.
Матери сейчас только двадцать восемь!
– Голова точно не болит? – Мама появилась в дверном проеме, словно почувствовав, что я думаю о ней.