Он и правда как живой.
Мой город.
Почему-то светлой грустью защемило в груди.
Вот на этом пятачке частные домики всем кварталом будут снесены. Построят высотную гостиницу, ресторан, парковку. Как грибы из всех дыр повылазят ларьки, будки, палатки. А этот небольшой уютный стадион, на который скоро папа поведет меня в первый раз на футбол, начальнички, присланные «на кормление» из Киева, в конце девяностых превратят в толкучку. Зальют газон бетоном, загадят, захламят. Здесь сбоку появятся билборды, реклама. А эта длинная гранитная стена на спуске, величественная и чистая, спустя двадцать лет превратится в объект постоянного надругательства тупых уличных писак с баллончиками.
Вот в этом скверике я впервые возьму за руку девчонку. А через три дня я ее поцелую. Тут же. Коряво и неумело. А она посмотрит на меня смеющимися глазами и поцелует сама. Нежно, легко и трепетно.
А в этой больнице умрет папа…
Невольно я судорожно вздохнул.
– Что загрустил, Старый?
– Красивый у нас город! Правда, Иришка?
– Самый лучший на свете, – неожиданно говорит она с жаром и почему-то смущается. – Нормальный.
– Не-эт. Не нормальный. Самый лучший! Это ты правильно сказала. Послушай. Если кто-нибудь когда-нибудь захочет отнять его у нас… у нашей страны. Ведь мы же не отдадим? Не позволим же?
Ирина смотрит на меня с удивлением.
– Ну конечно. Конечно, не позволим. Не переживай, малыш.
Не позволим…
– Ты все равно вернешься в родную гавань, мой Город, – беззвучно шепчу я.
Одними губами.
– Только факты! Суровые упрямые факты…
Сан-Саныч, инструктор с замысловатым позывным Козет, учит меня докладывать. Меня! Подполковника в будущем.
– …Без предположений, домыслов, соплей и эмоций.
Я и не собирался вовсе.