Мать Вовчика начинает серьезно беспокоиться.
– Не надо волноваться. Просто посмотрите и скажите – сколько мне лет?
– Ну, наверное, семь или восемь…
– На самом деле мне сорок девять лет. В этом детском теле сознание, память и рассудок взрослого человека, отца двоих детей и счастливого деда, которым я стал в две тысячи одиннадцатом году. Да-да, вы не ослышались. В этой самой голове – полная информация о том, как ребенок, который у вас перед глазами, будет взрослеть, жить и стареть вплоть до две тысячи пятнадцатого года. Можно сказать, что я знаю будущее.
Я замолчал. Надежда Васильевна была в полном замешательстве. На лице промелькнула недоверчивая улыбка, потом – что-то похожее на понимание и, в конце концов, явная тревога о моем психическом состоянии.
Мне показалось, что ей очень хочется потрогать мой лоб.
– Не нужно мне верить на слово, дорогая Надежда Васильевна. Через неделю на Ближнем Востоке начнется война между Израилем и Египтом. Ее назовут «Войной Судного дня». Запомните только дату – шестое октября. Я повторяю: шестое октября. Повторите.
– Ш-шестое октября…
– Наши газеты сообщат об этом чуть позже. Но война начнется именно шестого октября. Именно тогда вы и поймете, что сейчас я говорю вам правду. В эту минуту об этой войне не знают даже ее будущие участники. А я уже знаю. Потому что для меня она в прошлом…
Надежда Васильевна слегка прикрыла глаза и легко встряхнула головой. Будто отгоняя наваждение.
– Но все это не так важно. Я хочу сказать вам… другое. Попросить кое о чем.
Запутавшаяся женщина с надеждой посмотрела на меня, рассчитывая вновь обрести твердую почву под ногами.
– У вас замечательный сын, Надежда Васильевна. После Московской Олимпиады в одна тысяча девятьсот восьмидесятом году мы станем с ним хорошими друзьями. И знаете, чего ему будет очень не хватать в жизни? Музыкального образования! Отдайте его в музыкальную студию через пару лет. Такая у меня к вам просьба. Только обязательно на класс гитары. Шестиструнной. Поверьте, это будет правильный поступок. Для его будущего…
Вовка сидел возле матери с открытым ртом и смешно хлопал своими пушистыми ресницами.
Я улыбнулся. Вспомнилось, что, когда нам было обоим по пятнадцать лет, Вовка точно так же хлопал своими огромными глазами, когда…
И вдруг я обомлел.
Улыбка медленно сползала с моего лица.
Когда…
Мелкая песчинка пустякового воспоминания вдруг легко пробила стены лабиринта в моей памяти, и метавшаяся в глубине сознания недавняя мысль нашла выход наружу.
Я понял…