— На изобретателя?! Хи-хи-хи… У нас здесь один изобретатель жил — Митька Востров… Изобретал — изобретал…
Дьяконица вдруг упирается лбом в стену — обрывает.
— Ну и что же? — с нарочитым равнодушием подхватывает Иван. — Изобретал, изобретал — и?
— …и угодил на Канатчикову… — тихо кончает дьяконица.
Вполне естественно поинтересоваться:
— Почему же это он угодил?..
— Та-ак, — мямлит дьяконица, внезапно оробевшая и притихшая.
Иван запоминает: Митька Востров — изобретатель — жил у дьякона, сейчас сидит в доме умалишенных.
Можно было бы теперь же пораскинуть мозгами, но незначительный предмет — мятая бумажка на полу у кровати — приковывает внимание рабфаковца.
Дьяконица быстро оправляется и снова брызжет обильным фонтаном. Делая вид внимательно слушающего, Иван, будто нечаянно, роняет со стола платяную щетку и нагибается вслед за ней… Быстрый взгляд под кровать — семь пар туфель, — ого, по-богатому!.. Взгляд на бумажку:
«К 10-ти часам утра вы должны прийти на Арбатскую площадь… Квартира члена английской делегации… и т. д.
— Точка, — говорит себе Безменов. — Все ясно. Надо кончать визит…
Он вскакивает со стула и, напуская на лицо «тихий ужас», к чему-то прислушивается.
— Подождите, — говорит отрывисто-сдавленно. — Слушайте… — и, будто окончательно перетрусив, тушит лампу.
В кромешной тьме обостряется болезннено слух — кому это не известно? И чудится дьяконице: что-то массивное, будто медведь, лезет в окно, где Митька жил.
— Ой-ой, голубчики, — медведь!.. — шепчет она, натягивая на себя одеяло с головой. И из-под одеяла:
— Ой, голубчики, что же будет?
Иван с угрожающим видом вылетает из комнаты… Дьяконица за ним на крючок, на засов, на ключ дверь приперла… Комод придвинула…
Конечно, в Митькиной лаборатории — ни души. Иван это знал заранее. Его слух не подвержен болезненному обострению: холодные обливания по утрам — лучшее средство от нервности. Но, чтобы поддержать иллюзию ворвавшегося медведя, он невероятный шум поднимает среди склянок, щеп и битой посуды.
— Хватит, — говорит, запыхавшись, — дело сделано, — и добавляет с досадой: — А дьякона-то проворонил!..