— Вот что, — предложил тогда Иван, — ты иди направо, а я налево, или, как хочешь — можно наоборот…
Обыкновенно молчание является знаком согласия, но рабфаковец, вопреки смыслу мудрой пословицы, решил, что Синицына на этот раз промолчала потому, что была несогласна.
— Ну, ладно, — быстро уступил он, вспомнив, что существует еще его наблюдательность и возможность в связи с этим третьего исхода. Прожектор фонаря он направил себе под ноги. Прямехонько им навстречу шли по пыльной дорожке две пары следов, шли из левого хода. Правый хранил в девственной чистоте пыльную пелену невинности.
— Ну, сугубая осторожность, — предупредил Иван, — иди сзади…
Теперь они подвигались вперед, тщательно осматривая пол, потолок и стены.
Гранитный переулок скоро остался позади. Они уже находились под тем треугольником зданий, который выходит ломаной гипотенузой на Спиридоновку, а двумя катетами на Гранатный и Георгиевскую. Иван внезапно остановился, даже несколько попятился. Синицына, влетев носом в широкую спину, пустила из глаз сначала искры, потом две-три слезинки… Рабфаковец погасил фонарь.
— Ни одного сантиметра, — прошептал он, — замри…
Только по прошествии неопределенного количества времени Синицына услышала то, к чему ее товарищ прислушивался: заглушенное расстоянием бурчание голосов впереди.
— Дальше ты не пойдешь, — категорически прошептал Иван. — Нужна дьявольская осторожность, а твоя юбка… — он не кончил, потому что решил, что достаточно и сказанного.
Когда Синицына безмолвно, но горячо запротестовала, он на мгновение открыл свет и показал в полуаршине от себя тонкую черную нитку, тянувшуюся поперек хода на уровне колен.
— Я перелезу, — умоляюще прошептала Синицына.
— Ты не перелезешь, — безапелляционно возразил Иван.
— Тогда я подлезу…
— И не подлезешь…
Он пустил сноп лучей на опасное место и, как кенгуру, ловко перескочил нитку.
— Сиди и жди, — последовал затем совет, — без моего сигнала не являйся…
Синицына осталась одинокой в жуткой тьме.
Изредка пользуясь фонарем, Иван крался по коридору, все более и более принимавшему форму узкой расщелины. Он опасался новой нитки или какого иного сигнального прибора, ведущего в помещение разговаривающих. И опасался не напрасно. Вторая нитка, натянутая на уровне носа, попалась шагов через двадцать… Отсюда разговор принимал уже более материальную слышимость. А спустя две минуты можно было остановиться.
— Вы счастливо отделались! — произнес с восхищением, как показалось рабфаковцу, дурашливо-тонкий голос.
— Было очень трудно, но не настолько, чтобы задержать меня, — отвечал презрительно стальной голос.