Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр

22
18
20
22
24
26
28
30

И эта новость плыла через Атлантику больше месяца… Каким беспомощным я почувствовал себя! Не говоря уж о том, что плавание в Филадельфию займет еще шесть недель. Что же я обнаружу дома, вернувшись к концу августа?

Я немедля взялся организовывать обратное путешествие и прибег к помощи сурового ночного портье, отнесшегося к сложившейся ситуации с удивительным сочувствием. Он обещал организовать мой отъезд как можно скорее и сдержал обещание. Через несколько часов у меня был билет на «Грампус», отплывавший из Лондона в Нью-Йорк двадцать первого июля. Сердечная тревога заставила улечься рано. В постели я перечел письма Сисси, надеясь, что это хоть немного подсластит сны. После я погасил свет и тут, в темноте, мне пришло в голову, сколь сильно может изменить чью-нибудь жизнь письмо, которое было отправлено, но так и не дошло до адресата.

Театр на Брод-стрит, Чарльстон

16 марта 1798 г.

Дорогая моя доченька!

Пишу эти строки в твой одиннадцатый день рождения – в день, который всегда был так дорог мне. К письму прилагаю прядь своих волос – на долгую память, в опасении, что нам с тобой осталось быть вместе не так долго, как хотелось бы. Будь ты постарше, я объяснила бы тебе все на словах, но, пока ты еще не подросла, оставлю это письмо тебе на будущее.

Для начала знай, что ты – весьма одаренная актриса. Каков талант очаровывать публику! Я сама имела некоторый успех на сцене, но ты намного превзойдешь меня, если выберешь это ремесло. Если так, надеюсь, твой талант сослужит тебе добрую службу и твоя театральная жизнь будет радостной, потому что обычно она нелегка.

А теперь пора перейти к менее приятным предметам. Приложенный к письму ключ отпирает шкатулку, которую тебе передадут на твое шестнадцатилетие, если я не доживу до этого радостного дня. Внутри хранятся письма, написанные в ужасные времена нашей жизни в Англии. Они объясняют кончину твоего отца. Если и мне случится умереть внезапно, эти письма откроют виновного в моей смерти.

Этот ящик Пандоры содержит и другие письма, которые следовало предать огню еще в Англии, но у меня просто не поднялась рука, ведь письма эти – все, что осталось мне на память о твоем отце. Тоска о прошлом – опасное чувство, и потому я часто читала их, чтобы не забывать, как странны и причудливы были повороты моего жизненного пути. Если судьба распорядится так, что эти письма окажутся в шкатулке после моей смерти, умоляю тебя: уничтожь их, не читая. Мне больно от мысли, что ты отвратишься от меня по какой бы то ни было причине. Уверена, что ты, как хорошая дочь, отнесешься к этой просьбе с уважением.

Элиза, дорогая, никогда не сомневайся в моей любви к тебе. Если я не по собственной воле покину тебя, твой отчим и твой талант позаботятся о тебе. На случай же, если несчастье постигнет и отчима, мистер Ашер и миссис Сноуден обещали взять тебя под свое крыло.

Закончу это письмо на более радостной ноте. Надеюсь, что в будущем каждый твой день рождения будет столь же замечателен, как сегодняшний. Я убеждена, дорогая моя, что ты далеко превзойдешь меня на сцене и избежишь многих моих ошибок. Помни, что я нежно люблю тебя и всякий раз, вынужденная сделать нелегкий выбор, выбирала так, чтобы не разлучаться с тобой.

С любовью,

Мама.

Лондон, 20 июля 1840 г., понедельник

Повозка неслась с огромной скоростью, кренилась с боку на бок, отчаянно тряслась, проваливаясь в каждую рытвину и подскакивая на каждом ухабе, так что нам оставалось лишь крепко вцепиться в сиденья и беречь головы. Выехали мы чертовски рано, а куда – Дюпен не говорил. Поначалу я не желал покидать гостиницу, не выпив кофе, но от такой езды стряхнул с себя остатки сна и без него.

После того как Дюпен в третий раз раздраженно постучал в потолок экипажа, скачка замедлилась настолько, что я смог, наконец, рассказать о своем посещении Ньюгейтской тюрьмы.

– Его зовут Джордж Ринвик Уильямс, сейчас ему сорок пять. Наверняка мой мучитель – он.

Изумление Дюпена было столь велико, что он не сразу нашелся с ответом и недоверчиво покачал головой.

– Учитывая скандальную славу Монстра, удивительно, что в газетах я не обнаружил ни слова о его ребенке.

– Знаете, хотя личность врага нам теперь и известна, я в растерянности. Что же предпринять дальше?