Паноптикум

– Ну ладно, отец не одобрял этой ее деятельности. Но в этом нет ничего особенного, – заметил я.

– Она была не одна, а с парнем. Она и на митинги стала ходить из-за него. Я думаю, она его любила.

– Как вы об этом узнали? – заинтересовался я.

Это насмешило Р. Она явно сочла меня кретином.

– По ее лицу.

Это было все, что Р. могла мне рассказать, она не знала ни имени, ни адреса этого парня. Но и этого было достаточно, чтобы я понял, что сложившийся у меня образ Ханны был неточным, так как был создан под влиянием отцовской любви. Возможно, я не смог составить правильное впечатление о ней, потому что был введен в заблуждение. Она была более независимой, чем я думал, могла пойти на риск. Выйдя от Р., я долго бродил по улицам, и ноги сами привели меня к дому, где жила семья Вайс. Я поднялся и постучал в дверь. Я приходил сюда почти каждый день, хотя мне нечего было докладывать. Это стало уже своего рода ритуалом, который мне не хотелось нарушать, даже если я заходил всего на несколько минут, и мне было стыдно, что я так мало выяснил. Но Вайс никогда меня не упрекал. Он не терял надежды.

– Ну что, нашел что-нибудь? – спросил он, впустив меня. – Золотую цепочку? Ее туфли? Кого-нибудь, кто ее видел?

Я ответил, что ничего не нашел. Я не мог сказать ему, что его дочь любила парня, которого он никогда не видел и о котором ничего не знал, и что у нее был бунтарский характер.

– Ты найдешь ее, – сказал он, уверенный в себе, уверенный во мне. Или, возможно, отчаянно пытающийся верить.

Я остался у них на обед и из уважения к хозяину прочитал вместе с ним вечерние молитвы. Я все еще помнил их. Сестра Ханны подала ячменный суп, голубцы и жареного цыпленка, а также хлеб и сливочное масло. На десерт был приготовлен яблочный штрудель, посыпанный сахарной пудрой. С моей точки зрения, это было настоящее пиршество. Я вспомнил, как занималась приготовлением пищи и прочими хозяйственными делами моя мама, как она напевала при этом. В еду она всегда добавляла для вкуса разные травы. Я сказал Элле, что в благодарность за обед помогу ей убрать со стола и вымыть посуду. На самом деле мне хотелось поговорить с ней по секрету от ее отца.

– Ваша сестра была влюблена? – спросил я.

Элла бросила на меня настороженный взгляд.

– Какое это имеет значение?

– Может быть, никакого, а может быть, очень большое.

– Во всяком случае, мне она ничего не говорила об этом.

– Она же говорила вам обо всем, – напомнил я ей ее же слова.

– Ну, это был просто знакомый парень. Ничего серьезного. Она недавно с ним познакомилась. Это все, что она мне сообщила. Знаю только, что его зовут Сэмюэл. Она сказала, что как-нибудь познакомит нас, но этого не произошло.

Тарелки были выщербленные, вода холодноватая. Я не упрекнул Эллу за то, что она ничего не сказала мне об этом Сэмюэле и нарисовала неточный портрет своей сестры, из-за чего я потратил много времени впустую. Мне приходилось начинать все сначала, исходя из другого представления о ее сестре. Я уже хотел закончить разговор, как вдруг Элла схватила меня за руку.

– Мне опять приснилась Ханна. Она была одета в синее и кружилась в воде. Когда я проснулась, я услышала ее голос. Она сказала, что пыталась вернуться ко мне, но у нее ничего не получилось. Теперь это невозможно.

Она крепко держала меня за руку, и я, вспомнив уроки Хочмана, постарался успокоить ее, сказав, что люди при тяжелой утрате часто переживают подобное. Надеюсь, мои слова звучали не так напыщенно, как это всегда получалось у Хочмана.