Страна василисков

22
18
20
22
24
26
28
30

Насколько я знаю, владельцы «Ядерной лампочки» от этого в полном восторге. Cлава их заведения гремела на добрую половину обитаемой Вселенной.

Я сидел у барной стойки, устало облокотившись на неё, и изо всех сил старался не замечать шум, стоявший в зале. «Ядерная лампочка» — не то место, куда приходят забыться, но я очень старался.

Я заглянул в стакан. Кроме двух лужиц растаявшего льда, там уже ничего не осталось, но я машинально допил и их.

— Ещё одну. — негромко попросил я и подтолкнул стакан к Пексану; бармен, не глядя, подхватил его. Глаза Пексана всё время скрывали тёмные очки: «Ядерная лампочка» принципиально освещается только зеленоватыми тритиевыми лампами, и я удивлялся, как бармен вообще может хоть что-то разглядеть.

Похоже, это ему не мешало.

Еремеев когда-то объяснял мне, сидя за этой же стойкой, про старые космические корабли, ещё до Первой Солнечной — летавшие на ядерных лампочках, газофазных ядерных реакторах. Я не запомнил остальных деталей, но «Ядерная лампочка» старалась выглядеть похожей: провода вдоль стен, мерцающие светодиодные экраны, рукоятки для невесомости на полу и потолке, даже стулья у стен были откидными. Потолок подпирали балки с просверленными в них круглыми отверстиями. Еремеев говорил, что это делалось для облегчения веса; в те времена каждый грамм был на вес золота.

— Прошу. — сказал Пексан, поставив передо мной стакан. В золотистой жидкости плавали два кубика льда. Я благодарственно кивнул, поднёс стакан к губам и хорошенько отхлебнул: виски обожгло горло. Но это было то, что нужно.

Когда жизнь окунает тебя в дерьмо, причём окунает с головой, остается только два выхода — либо упасть кому-нибудь в объятия, либо напиться. Падать в объятия мне было некому: я поругался даже с Фудзисаки.

Оставалось только напиться.

Я поставил стакан обратно, на стойку: льдинки, плававшие в нём, глухо стукнулись друг об друга. Вместо него я вытащил из левого рукава Линзу: она привычным движением выпала мне в ладонь, и я поднял её к свету. В зеленоватом свете она всё так же мерцала и переливалась, оставляя на барной стойке причудливые отблески.

Линза — прозрачный кругляш восьми сантиметров в диаметре, внутри которого, как насекомое в янтаре, заключён крохотный металлический герб Национальной полиции. И сам кругляш, и герб были сделаны не из стекла и металла, а из метаматериалов и компьютрония, которые и делали Линзу незаменимым инструментом офицера полиции. Фонарик и волюметрический проектор в её функционале шли одними из первых.

Но в первую очередь Линза означала статус. Когда-то я начинал читать книгу, из которой пошло название; и хотя книгу я вскоре бросил, оно показалось мне подходящим. Носить Линзу могут только сотрудники Национальной полиции, органа исполнительной власти; государевы люди. Линза — это власть, тщательно отмерянная крупица власти.

Возможно, поэтому от неё так трудно отказаться.

Я прослужил в уголовном розыске пятнадцать лет — с тех пор, как выпустился из Академии МВД: сначала лейтенантом на побегушках, затем — младшим инспектором, а последние пять лет — полноправным инспектором. Я мог жаловаться на свою работу, но одновременно не мог представить, как я буду существовать без неё.

Я не мог сдать Линзу. Это было бы выше моих сил.

Я снова отпил из стакана, осушив его, и ещё раз вгляделся в кругляш Линзы, поблёскивавший на свету ламп. Повертел его, разбрасывая по барной стойке новые отблески, и вернул обратно в рукав. Едва слышно щёлкнуло крепление на запястье.

Я не мог представить себе жизни без Линзы… но сейчас я думал, есть ли в ней смысл.

И не находил ответа.

Линза — власть… но вся эта власть не помогла мне довести начатое дело до конца. Самое сложное, самое запутанное расследование на моей памяти. Теперь я мог признаться себе, что таким оно и было. И я его провалил.

— Ещё одну. — пробормотал я, толкнув стакан к Пексану, и уронил голову на руки. Я проиграл. Я повторил это уже несколько десятков раз, но боль и обида никуда не исчезли. А пустота в душе, казалось, с каждым разом только росла.