Одевался я с поразительной быстротой. Надев кобуру и застегнув браслет Линзы на левом запястье, я торопливо расчесался, — остатки вчерашней завивки за ночь превратились в ужасающее зрелище, — набросил плащ, обулся и почти бегом выбежал из квартиры. Спустился на лифте в гараж, мимоходом поздоровавшись с попутчицей, забрался в прокатный «Монаро», запустил турбину и подал машину вперёд, на стартовую площадку.
Сон как рукой сняло.
Я всё ещё не мог поверить тому, что сказала мне Фудзисаки. Разумеется, зарезать кого-то виброножом — это уже достаточно необычно, но точно так же, как Вишневецкую… В этом надо было убедиться лично.
Но если у таинственного убийцы — новая жертва… то расследование нужно было завершать. И как можно скорее.
Штаб-квартира Конституционной партии в Титане-Орбитальном находилась на Площади Гегемонии — в Меако, районе, возведённом одним из первых незадолго до провозглашения Гегемонии. Монмартр и остальные орбиталища тогда ещё не были построены, а Титан-Орбитальный был наполовину столицей, наполовину лагерем беженцев, и его срочно требовалось облагородить. Здесь преобладали невысокие здания, меркнувшие по сравнению с гигантскими домами-кораблями и башнями более поздней застройки, все до единого выстроенные в барочном стиле сатурнианской Belle Époque — зелёные крыши с окнами мансард, башенки и лепнина на фасадах, крошечные дворы-колодцы. С одной стороны дома Меако сменяют утилитарные и ампирные здания Нойштадта — ансамбль площади Единения с Домпромом и ЗакСом и сам проспект Единения, тянущийся по диагонали от реки Аракавы до самой Каирской площади; с другой стороны, на берегах Сэкигавы, тянулись ввысь небоскрёбы Инненштадта. Вдали, в направлении Минбана, раскинулся Гюйгенс с его старой застройкой, выстроенный ещё на орбите Земли — белые стены и широкие стеклянные фасады. Над его крышами стальным обелиском возвышалась Цитадель; из-за неё выглядывали двойные шпили Дома органной музыки.
С воздуха эту панораму можно было разглядеть в деталях.
Площадь Гегемонии напоминала круг, который разрезал на две неравных части проспект Гершеля. С одной стороны в площадь вдавался четырёхугольник тротуара, с двух сторон обрамлённый улицами — Альбрехтштрассе, через которую белой полосой тянулась трамвайная линия, и Логиновой. Полукруг домов с противоположной стороны разделяла узкая улочка Сен-Шамон, убегавшая к Адмиральскому бульвару с его трамваями, ходившими к Домпрому и Тангейзерштрассе.
Здесь ходили троллейбусы — собственно, двадцать пятый троллейбус, ходивший у меня под домом, вдоль Мицуиси, шёл прямо сюда, без пересадок. Но ехать в утренней толкучке, с обычными утренними пробками на мостах, на место преступления?
Как хорошо, что я догадался вчера продлить прокат люфтмобиля.
На самом краю тротуара площади я заметил парковку, а на ней — наш бело-синий «Муракумо», рядом с которым я и приземлился. Жюстина ждала меня, положив локоть на столбик парковочного терминала. Сегодня она была в ярко-красном, почти в тон медно-рыжим волосам, макинтоше, из-под которого выглядывали её длинные, в чёрных легинсах, ноги. Завидев, как я выбираюсь из летающего апельсина «Монаро», она прыснула и сняла локоть с терминала.
— Это самое смешное, что я видела за сегодняшнее утро. — сообщила она с усмешкой.
— Это о многом говорит. — заметил я и отослал прокатный люфтмобиль обратно. «Монаро» загудел турбиной и взмыл в небо, обдав нас волной горячего воздуха; полы моего плаща задрались и затрепетали. — Где труп?
— Внутри. — Фудзисаки махнула рукой. — На пятом этаже. Видишь раскрытое окно?
— Ах, так теперь ещё и раскрытое окно? — я прищурился и кивнул. — Пошли.
Наглости, которой Конституционной партии было не занимать, хватило на то, чтобы выкупить у города почти всё пятиэтажное здание старого Дворца собраний — за исключением первого этажа, где два с половиной века назад была принята Конституция Сатурнианской Гегемонии, и подвала, который всё равно отведён под технические помещения. У входа Дворца собраний, таким образом, гордо висит табличка с надписью «Конституционная Партия Сатурнианской Гегемонии» иероглифами, и чуть ниже, мелкими латинскими буквами — «в округе Титан-Орбитальный». Это всё, что вам стоит знать о Конституционной партии.
Наше Законодательное Собрание и раньше служило гравитационной рогаткой в большую политику, творившуюся в залах Монмартра; но на этот раз, после своего недавнего падения, КП собиралась выжать из этой рогатки всё до последней секунды. И никому не позволяла об этом забыть.
Хуже того, перед фасадом Дворца собраний, прямо посреди площади Гегемонии, возвышалась здоровенная — в натуральную величину — верховая статуя Сацуко Мари-Сатурн Клериссо. Скульптор изобразила бывшую премьер-министра стоящей в люке боевого робота-драгуна, с мечом наголо в одной руке, пытливо вглядывающейся вдаль. Драгун, сжимающий огромную, под стать пятиметровому роботу, винтовку, так же зорко смотрел в противоположную сторону от хозяйки. Ноги робота, выраставшие из камня, были широко расставлены. Настоящая Клериссо никогда не ездила на драгуне, но скульптор хотела изобразить одиозную премьера наиболее внушительно — и, похоже, добилась своего.
Жители Титана-Орбитального ласково называли получившуюся композицию (статуя и Дворец собраний позади) «Регулировщицей» или «Туда не ходи, там идиоты». Это всё, что вам стоит знать о чувствах жителей Титана-Орбитального к Конституционной партии.
За спиной Клериссо и её боевого робота нагло стоял, перегородив тротуар, омнибус патрульной службы; сами патрульные выстроились вдоль Дворца собраний и у самого входа. Синих мундиров городовых нигде не было видно. В кои-то веки мы среагировали первыми, подумал я, и смело зашагал к Дворцу. Две патрульных у входа попытались было заступить нам дорогу; я встряхнул левой рукой, и Линза выпала в мою раскрытую ладонь.
— Инспектор Штайнер, уголовный розыск. — представился я. Патрульные, козырнув, отступили, пропуская нас внутрь, в парадный зал Дворца собраний.
ebooksa