И нас ждал успех. Знаете? А внутрипартийная борьба только укрепила наши ряды. Мне даже удалось сместить Антона Дрекслера, он тогда занял почетную должность председателя, но уже без реальных полномочий. Правда, потом последовал мой месячный арест в мюнхенской тюрьме Штадельхайма за срыв выступления баварского политика– сепаратиста Отто Баллерстедта.
Вождь устало закрыл кистью руки глаза. Было видно, что они у него нервно подрагивали, очевидно, воспоминания унесли его в далекое прошлое. Никто не смог прервать молчания. Генерал устало заерзал на своем месте, среди остальных он выглядел единственных официальным лицом, остальные слушатели были одеты в светские костюмы и платья. Где – то потрескивал камин, следовало подкинуть дров, но никто не решался сдвинуться со своего места. Прислуга тоже не торопилась появиться, чтобы выполнить ряд обычных занятий, сменить кофейные чашки, долить желающим красного вина в бокалы.
Кризис.
– Именно новый политический кризис в стране, связанный с оккупацией Рура, позволил народу выступить против социал– демократического правительства, которое сначала призвало немцев к сопротивлению, а затем беспрекословно приняло все требования Франции. Поэтому мгновенно подвергалось нападкам и со стороны всех правых партий, и даже со стороны коммунистов.
Тогда нам пришлось вступить в политический союз с правыми консерваторами– сепаратистами, стоящими у власти в Баварии, совместно готовить выступление против социал– демократического правительства в Берлине. Это был очень смелый шаг. Но наши взгляды резко отличались, союзники призывали к реставрации дореволюционной монархии Виттельсбахов, мы же строили свой новый Рейх. Когда лидеры Баварии, такие как Густав фон Кар, столкнувшись с твёрдой позицией берлинского Генерального штаба, то проявили непростительные, предательские признаки колебания. Да, они отказались распустить наши штурмовые отряды (СА), но выступить открыто против Берлина тоже не смогли. И тогда я взял инициативу в свои руки.
Тут оратор плотно сжал свои кулаки, и встал с места. Ему не хватало пространства, чтобы не задохнуться в этот момент. Казалось, что он грезил звездным небом, факелами огней и гарью, сжигаемого мусора прошлого.
– Я и Эрих Людендорф во главе вооружённых штурмовиков явились в мюнхенскую пивную «Бюргербройкеллер», где уже проходил митинг с участием Кара, Лоссова и Сейсера. Войдя внутрь, мы объявили о «свержении правительства этих предателей в Берлине». Однако в ответ на это Густав фон Карр успел издать прокламацию о роспуске НСДАП и всех штурмовых отрядов. Со своей стороны штурмовики под командованием Рёма насильно заняли здание штаб– квартиры сухопутных сил в военном министерстве. Но их сразу окружили солдаты рейхсвера.
Девятого ноября мы выдвинулись им на помощь в составе трехтысячной колонны. Мы крепко держались руками друг за друга, и каждый член партии чувствовал локоть своего соседа. На подступах к зданию министерства обороны нас встретила шеренга вооруженных полицейских, но мы не намерены были останавливаться. Мы знали, что лишь несколько шагов отделяли нас от нашей заветной цели. Мы были уверены, что пройдем сквозь этот кордон, и никто не сможет нас остановить.
И вот тут прозвучали первые выстрелы провокаторов. Полиция открыла по нашей колонне ответный огонь. У нас появились раненные и убитые. Именно отсутствие достаточного количества оружия повлияло на исход вылазки. Это тогда назвали «пивным путчем».
Лидер давнего «пивного путча» встал за стол и повернулся к стене. Что он там мог увидеть, на этой плотно отштукатуренной поверхности? Трещины, которые быстро расползлись сразу по всей Германии, когда путч провалился? Этого слушатели никогда не узнают.
Не узнают и о унижениях, которые он испытывал, когда лежал в военном госпитале. Медицинский персонал всячески посмеивался над ослепшим героем, когда он начинал нести свои очередные сказки о валькириях, о темных рыцарях. Как это было давно! Он старался забыть все эти свои видения.
Порой Ади видел нечто такое, похожее на рисунки растекающихся древних рун, или вспышки магических огней, зовущих его куда– то в самую глубину материи. Во все это существование порой было трудно поверить, но именно это сомнение давало ему уверенность в своей будущей правоте.
Сидящий тут же доктор Геббельс мог подтвердить многое из сказанного в этот день. Он сам имел некоторые контакты в Менхенгладбахе с «народническими» кругами, которые преобразовались в Веймаре в ячейку Национал– социалистического освободительного движения Великой Германии, закамуфлированную организацию запрещённой после путча Национал– социалистической рабочей партии Германии (НСДАП).
– Я могу подтвердить, что говорить о социал– националистическом движении, как о чем– то исключительно германском не стоит. Оно в тот момент существовало везде в Европе, даже затрагивало Великобританию, в частности страны Скандинавии. Именно там, в Норвегии первыми вспомнили о наследии ариев. Позже национальные идеи подхватили в Германии. Ими были поражены большая часть иммигрантов, выходцев из России. То, что получилось потом в самой Германии, имело место в каждой стране, некоторые слои населения впитывали нашу пропаганду, как губка. Богатые американские промышленники видели в этих идеях ростки будущих войн, а значит и прибыли.
Ади повернулся, и отрешенно посмотрел на своего сподвижника, он никогда не строил иллюзий по поводу своего нынешнего соратника. Доктор в те времена был очень успешной, конкурентоспособной фигурой, но при выборе подходящей кандидатуры на пост будущего вождя нации он так и не набрал нужных баллов. По иронии судьбы они оба с ним имели некоторые еврейские корни. Что в свою очередь очень сказалось на выборе ключевой фигуры будущего вождя нации. Существующая сеть различных тайных обществ фактически и разработала механизм будущего режима.
– В 1924 году состоялся судебный процесс, где я с успехом произнес свою приготовленную речь. Но меня приговорили к пяти годам заключения и штрафу в размере двухсот золотых марок. Представляете, за государственную измену мне суждено было провести в тюрьме Ландсберг целых пять лет. Там я написал свою первую книгу "Mein Kampf" В тюрьме я сидел вместе с Рудольфом Гессом. И нас навещал и профессор Хаусхофер, один из влиятельнейших в обществе "Туле" людей. Именно он посоветовал мне заняться литературой, чтобы использовать данное время. Прошло девять месяцев, и я оказался совершенно свободен.
Доктор не мог похвастаться такой богатой биографией. 1 марта 1925 года он был избран членом правления гау Рейнланд Норд НСДАП и стал управляющим и редактором «Национал– социалистических писем». Именно тогда было принято критиковать партийный централизм некоторых вождей партии.
Но чуть позже, на конференции в Банберге он осмелится отвернуться от своих соратников, какими на тот момент являлись братья Штрассеры. Результатом послужит его официальное назначение гауляйтером НСДАП в Берлине– Бранденбурге, где у партии были самые слабые позиции. С этого момента его политическая карьера стала успешно расти.
– Судебный процесс практически похоронил все наши начинания. Партия вновь переживала кризис. Пришлось все начинать с нуля. Лидер крайне правого движений в Северной и Северо– Западной Германии Грегор Штрассер помог превратить партию из региональной (баварской) в общенациональную политическую силу. Тогда мне удалось завоевать доверие некоторой части генералитета, и наладить контакты с промышленными магнатами. Всем нужен был выход из сложившегося экономического тупика. И этот выход они видели в новом движении. Что касается коммунистов, то у них были огромные шансы получить политическую власть, и это еще больше пугало обыкновенных обывателей. Началась официальная борьба за депутатские мандаты на выборы.
Он уже окончательно «завел» себя, встав, как это обычно происходит на трибуне, и обратился к своей малочисленной пастве. Все знали, чем заканчиваются такие приступы, он выльет всю энергию в зал, а потом его уведут немного отдохнуть, в другую комнату, где личный доктор быстро осмотрит и примет нужные медикаментозные меры.